Ростислав Светлый, г. Чита,
иллюстрация автора
Наступила осень. На таёжной речке Никишихе появились первые забереги, поплыли опавшие листья, хвоинки лиственниц. Вода стала холодной и прозрачной. На плёсах в зеркальной глади ярче стали отражаться плывущие в небе облака, таёжные сопки и прибрежный задумчивый лес. И хотя солнце ещё согревало природу своими лучами, грусть о прошедшем лете и предстоящей зиме чувствовалась в каждом порыве ветра. В большом плёсе под горой можно было увидеть ленков, которые спускались с верховьев Никишихи к большим рекам. Иногда они будто замирали, и тогда на поверхности воды можно было увидеть отражение всадника, одетого в форму лесника, который медленно ехал на своей кобыле тропой по краю утёса.
Звали его дядя Вася. Жил он на лесном кордоне не один, а с женой Натальей. Жизнь в лесной глуши вдали от города протекала иначе – медленнее. От этого дядя Вася сделал вывод, что на его кордоне существует разница во времени с местным и московским, и составляет она пятнадцать минут. Когда в городе было шесть часов, у него на кордоне, уверял он, было на пятнадцать минут больше. И вообще дядя Вася представлял свой медвежий дол отдельным государством. И он в этом государстве самый главный – Хозяин. Порой, выпив «сталинские сто грамм», говорил жене: «На всей территории Советского Союза охота запрещена, а у меня разрешена».
Без общения с людьми супругам становилось грустно, но иногда к ним заглядывали проходившие мимо туристы. Издалека завидев группу, дядя Вася быстро надевал китель лесника и фуражку с большой позолоченной кокардой. Встретив туристов и расспросив, кто они и куда идут, он читал им правила пожарной безопасности в лесу. Регистрировал в журнале, вписывая туда фамилию каждого, после чего приглашал в дом на чашку чая.
Нередко благодарные туристы в ответ выставляли на стол бутылку вина или водки, тушёнку, сгущёнку. После принятия горячительного дядя Вася переходил к международной обстановке – спрашивал, что происходит в мире, что нового делается в политике, и, выслушав всех, делал серьёзное лицо и многозначительно произносил: «Да, товарищи, политика – она как проститутка: кто деньги даёт, под того и ложится». После этого отворачивался к окну и задумчиво смотрел вдаль, будто ища ответа в голубой дали. В эту самую минуту раздавался голос жены Натальи: «Папка! Скотина разбежалась». – «Что? Я прикажу, и бегать не буду!» – ответствовал он и, быстро отвязав лошадь от коновязи и на ходу прощаясь с туристами: «Извините, дела, служба, так сказать», быстро скакал к окрестным лугам…
Так жизнь шла своим чередом. Летом нужно было ухаживать за скотиной, потом сенокос, сбор ягоды и грибов на пропитание, заготовка мётел. Потом наступала зима, и нужно было готовить дрова, весной – заготовка шишек на семена и, конечно, главное – охранять тайгу от пожаров, а если случится пожар – вызывать по рации пожарных и заниматься тушением.
Только зимой, когда день становился короче, а ночи – длиннее, наступала передышка. Дядя Вася с Натальей, натопив печь, ложились спать раньше. Но спать подолгу он не мог. Старые раны, полученные на войне, не давали заснуть. Тогда он вставал, зажигал керосиновую лампу, садился к печи, сделав из старой газетной бумаги козью ножку и набив её махоркой, закуривал и подолгу курил, глядя на висевший рядом с печкой плакат «Коммунисты, вперёд!» времён Великой Отечественной войны. Вспоминал прожитые годы, трудное военное лихолетье, жизнь после войны и многое другое, о чём он не любил рассказывать. Потом он снова ложился на свой топчан и, укрывшись полушубком, засыпая, просил: «Мамка, лампу не гаси. Это маяк. Мало ли, кто заблудится в лесу, увидит огонь и придёт на свет». После этого он засыпал, и свет от керосиновой лампы за жизнь дяди Васи на кордоне спас немало бродячего люда.
И вновь наступало лето, и снова через медвежий дол шли туристы.
Но иногда дядю Васю посещал генерал. Ему обустраивали лагерь километрах в трёх от кордона. Военному человеку здесь было хорошо: тишина, красивая природа, рыбалка – чем не отдых от людской суеты и напряжённой армейской службы. Отдохнув, генерал приглашал дядю Васю с Натальей на чашку чая. Беседы у костра длились долго. Военных людей Василий уважал, и при разговоре с ними у него была своя фишка. «Вот министр обороны – кто? Маршал Гречко! А моя фамилия – Гречкин. Мы с ним как бы родня, ведь наши фамилии похожи», – говорил он с гордостью. Тогда генерал поднимал бокал и с иронией произносил тост: «Ну что ж, за маршалов!»
«За маршалов», – повторяла за ним Наталья.
После отдыха в тайге великодушный генерал оставлял дяде Васе свою старую полевую форму. Ещё не изношенная, почти новая, с «барского» плеча, она радовала Василия.
Часто летом у него жили дети и внуки друзей, они помогали ему по хозяйству, он в ответ учил их таёжным премудростям.
Я тоже бывал на кордоне у дяди Васи. Вместе со сверстниками я искал клад на Монетном ключе, стоянку древних людей в Солонцовой пади, старое эвенкийское стойбище в пади Верея, партизанскую деревню и многое другое. Так проходили мои летние каникулы. Повзрослев, я пошёл служить в армию. Дядя Вася писал мне письма. Иногда ночью зимой, стоя на посту, я мысленно перечитывал их. «Добрый день или вечер! Привет тебе с реки Никишихи! У нас всё хорошо. План по заготовкам семян мы с Натальей выполнили, заготовили много дров на зиму. Лайка Тайга принесла четырёх щенков. Зима в этом году выдалась тёплая и снежная. В тайге много зверя. Рысь и росомахи близко подходят к кордону…»
Много времени прошло с тех времён, много воды утекло в реке Никишихе. Но я всегда вспоминаю дорогу через перевалы Пыхтун и Колькин лоб, минуя Монетный ключ и пройдя по крутым тропам, прихожу на второй кордон, где прошло моё счастливое детство, где до сих пор, кажется, звенят в лесу наши голоса…