К 77-летию Победы в Великой Отечественной войне
Какой ценой досталась победа, знают, судя по участникам «Бессметного полка», в общих чертах. А конкретно о погибших, о пропавших без вести мы знаем мало или ничего не знаем. Сегодня нам предоставлена великолепная возможность изучить на сайте Минобороны и на сайте мемориала «Дорогами войны» архивы, которые рассказывают о том, как солдат призывали на фронт, как провожали их родные, как они готовились к сражениям, об их первом и последнем бою, об их наградах…
Именно таким способом мы узнали о наших родных, к сожалению, не о всех – где они воевали, в какой дивизии, в каком полку, батарее или взводе. Они, участники войны, нечасто и не очень охотно рассказывали о тех четырёх годах лишений, смерти, голода.
Наш папа Размахнин Константин Кузьмич, 1915 года рождения, был мобилизован, как и тысячи других, в первый день войны.
Мирное утро
О том, что началась война, ничего не знали в нашей деревне. Жили при свечах, радио не было, Люди были заняты своими деревенскими делами. Утром рано, в понедельник, отец запряг лошадку, закинул немного сена на телегу, и трое работников колхоза им. Молотова не спеша двинулись в районный центр Карымское, каждый по своим рабочим делам.
День был солнечным, с небольшими кучевыми облаками. Лёгкий ветерок бодрил. Костя осмотрел копыта у молодой лошадки – она не успела поносить подковы, крутила жернова на мельнице, что стоит на пригорке недалеко у железной дороги, осмотрел колёса; смазаны хорошо.
Пошёл в дом. Дом большой, с квадратными сенцами слева, тут же двери – одна в сенцы, другая в дом с высоким порогом. Справа длинная открытая веранда вдоль всего дома, с окошком в ограду. Дом осел, немного наклонился и казалось, то ли сенцы «ушли» от дома, то ли дом от сенцев – между ними умело подогнана и вставлена толстая, очень гладкая доска. Пол в доме из брёвен, распиленных вдоль, которые никогда не видели краски и так вышарканы ножами и голяками, что сучки выступают как косточки на кулаках.
В жаркие знойные дни доски выглядят как свежевыструганные, а для влаги и запаха их застилали свежескошенной осокой. Получался зелёный и очень ароматный временный ковёр. У детей он вызывал неописуемый восторг. Ставни окон до конца не закрывались, и в доме царили полумрак, прохлада, запах свежескошенной травы, а на улице – настоящий солнцепёк. Спасение находили в жаркие дни только здесь. Это был больше, чем комфорт, это был настоящий кайф.
При входе в дом открывался большой зал. Костя заглянул в русскую глинобитную печь, стоявшую справа, достал противень с сухарями, поставил на кирпичную плиту, ложенную впритык к русской глинобитной печи: дымовая труба-то одна. Насыпал в сумку немного сухариков, банку сметаны, бутылку молока. Мало ли что, в дороге пригодится. В комнатке-боковушке за глинобитной печью нашёл брезентовый плащ – дорога длинная. Вышла Евгения, жена:
– Ты что тут шумишь-шебурчишь? Дочку разбудишь!
Жена на сносях, но по хозяйству всё делает сама. Вот и сегодня подоила корову и проводила её в стадо в шесть утра. А по дому всё делает свекровь – бабушка Татьяна.
– Ну вот, кажется, собрался, – обратился Костя к жене. – Оставайтесь дома, хорошо?
Никто и подумать не мог, что тот день разлучит их на страшных четыре года.
Две дороги, две подруги
Отец вспоминал: «О том, что началась война, мы узнали по дороге в райцентр, когда заехали по дороге в деревню Палыпино». Тогда эта деревня ещё существовала, а дорога до райцентра в то время шла совершенно по-другому – просёлочная и железная дороги шли от Дарасуна до Карымского параллельно друг другу, тесно прижимаясь и пересекаясь в нескольких местах.
Отец рассказывал так: «На 71-м разъезде перед Палыпино самое опасное место – это регулируемый переезд через железную дорогу, причём не перпендикулярно, а под углом. Очень сложный и закрытый участок двух дорог, просёлочной и железной. Когда подъехали, шлагбаум был закрыт, звучал сигнал, а на крылечке будки стояла женщина-стрелочник с флажком. Издалека доносился характерный стук колёс вагонов и гудки паровоза. Мои попутчики посоветовали: «Костя, скорее накинь на голову коня вот этот чистый мешок, не то он нас вместе с телегой под поезд затащит. Держи коня, а мы телегу». И в этот момент с шумом, со свистом, паровоз с грузовыми вагонами из-за скалы и сосен пронёсся мимо нас. Мы с трудом удержали коня и телегу. Стояли бледные, руки и ноги тряслись, а сердца стучали громко – я слишком близко подъехал к шлагбауму. Стрелочница открыла шлагбаум, и мы, держа коня под уздечку, не спеша пошли под горку. Но и здесь идти было небезопасно. Слева крутая насыпь железнодорожного полотна, а справа – крутой обрыв в реку, дорога очень узкая. Наконец перед нами открылся великолепный простор. Справа гладь реки Ингода, на противоположном берегу видно, как широким потоком река Тура (в народе её называют ласково Турёнка) набегает на эту гладь.
Парни кричали: «Вот в этой излучине живут таймени!» Справа вдоль берега густо разрослась черёмуха, её стойкий аромат мы с жадностью вдыхали. Плоды этих удивительных кустов только-только начали наливаться.
Наконец мы приехали в деревню Палыпино. Около церкви толпился народ; понуро опустив головы, люди о чём-то говорили. Перед входом в церковь мы перекрестились, войдя внутрь тоже. Подошли ближе к алтарю, прислушались к проповеди священника. Он читал молитву. И только выйдя из церкви и расспросив людей, мы узнали, что началась война. Внутри меня всё стало как-то неспокойно, холодно. Мои попутчики стояли бледными, растерянно мяли в руках фуражки. «Костя, надо ехать домой», – почти хором проговорили они. «Да вы что, – отвечаю. – Большая часть пути нами пройдена, да и время-то, наверное, уже полдень. И дома наверняка уже все знают, что война началась, так что едем дальше. Там, в райцентре, сделаем свои дела и узнаем всё подробнее».
Лошадку погнали быстрее, за телегой заклубился шлейф пыли, а время как будто бы остановилось».
Немедленно явиться
Дорога шла по правой стороне между Транссибом и Долгим озером, каждый думал о своём, потягивая самокрутку и сплёвывая горький табак.
Приехав, сдали сводку по колхозу им. Молотова, зайдя в районный комитет ВКП(б) (переименовали в КПСС на XIX съезде партии в 1952 году. – Прим. авт.). Далее заехали в заготконтору, сдали шкуры свиней и КРС, погасив налоги.
По посёлку бегали посыльные РВК и вручали призывные повестки. Патруль остановил телегу на улице Сталинградской, произвёл опрос – кто, откуда – и вручил под расписку несколько повесток, чтобы передали в сельский совет Большой Туры.
«И вот здесь я получил повестку о мобилизации на фронт, в которой указывалось, что Размахнин Константин Кузьмич обязан немедленно явиться в Карымский РВК; при себе иметь одежду по сезону, паспорт, личные вещи, необходимые в дороге, в конце повестки напечатано об ответственности в случае несвоевременной явки. Это было так неожиданно, что я растерялся, очумел, как у нас в деревне говорят. Пришлось попросить моих товарищей срочно ехать домой и рассказать моей жене подробно обо всём, что они видели и слышали. И чтобы она узелок мне в дорогу собрала – кружку, чашку, ложку и что-нибудь пожевать, хотя бы на сутки. Мне сказали, что всех нас повезут с пригородным поездом в этот же день на сборный пункт где-то под Читой.
Надо сказать большое спасибо жене, она сумела собрать всё необходимое в дорогу и успела всё это принести из деревни на станцию Туринская, а это два километра. Только вместо деревянной ложки в узелке оказался толстый красный карандаш, которым я потом письма с фронта писал».
Готовность №1
«Вот так неожиданно быстро, мы – мужики и парни нашего района – оказались в палаточном лагере, где нас начали обучать военному делу: стрелять, рыть окопы, ячейки, строить блиндажи, ползать по-пластунски, совершать марш-броски и многому другому. В конце обучения приняли присягу все, кто её не принимал до этого. Я же присягу принял 1936 году, когда служил срочную службу.
Каждый день после боевых занятий политрук рассказывал о положении дел на фронтах, о боях Красной Армии с фашистами, которые велись уже под Минском, Смоленском, на Луге… Несмотря на плохие вести, мы готовы были идти в бой хоть сегодня, хоть завтра. Конечно, мы видели и тех, кто ходил грустным и унылым, таких мы старались растормошить, привести в бодрое состояние.
Обучение длилось больше месяца, и в конце июля из нас сформировали несколько батальонов, где-то по 160 человек. Подогнали вагоны, мы оборудовали их полками, где в два, а где в три этажа, набросали свежескошенной травы на полки, привезли матрацы, подушки для командного состава. Всё говорило о том, что скоро нас повезут на фронт. На платформы загоняли военную технику, мы помогали механикам её крепить. Готовили вагоны: для полевой кухни, хранения продуктов питания; очень много заложили сухих дров и всего остального, что будет необходимым в дороге.
Спать приходилось даже на полу вагона, мест наверху не хватало. Мы были экипированы неплохо, обмундирование, хотя и было б/у, но чистое и проглаженное – нижнее бельё, солдатская форма, пилотка, шинель, ремень, вот только обмотки нам приносили мучения. Правда, старший состав и, разумеется, офицеры были в сапогах, а некоторые даже в хромовых. Ботинки были хороши, если они по размеру ноги, а обмотки как-то сразу нам не понравились, не умели мы их наматывать от ботинка вверх, да и нога деревенела от тугой повязки, дома мы носили свободную обувь – кто ботинки, кто сапоги, кто ичиги. А тут… Но я как-то приноровился, и у меня неплохо получалось. На фронте, если правильно обулся и правильно уложил на ногу обмотки, ноги оставались сухими, вода в ботинок попадала очень редко. Эта беда ушла от нас в 1943 году, когда Красную Армию начали хорошо вооружать и одевать».
Третий месяц войны
«В дороге мы познакомились, но в основном уже знали друг друга, так как были из одного района, даже некоторые из одной деревни. Мы трое – Сараев Вася, Большаков Никандр и я – держались вместе. В Свердловске наш эшелон стоял долго, и здесь мы впервые из репродуктора услышали: «Вставай, страна огромная, вставай на смертный бой с фашистской силой тёмною, с проклятою ордой». Эти мелодия и слова нас вдохновили.
Шёл третий месяц войны. Бойцов нашего эшелона изредка информировал политрук маршевого батальона о том, что враг теснит Красную Армию, но бойцы героически защищают наши города и сёла. В действительности ситуация была близкой к критической. Масштабы покорённых государств Европы и захваченных территорий нашего государства пугали людей.
Эшелон быстро катился на запад. А может быть, нас оставят Москву защищать? Так рассуждали мы после того, как политрук маршевого батальона рассказал нам о том, что германские войска взяли Минск и двигаются к Смоленску, что наш эшелон пойдёт на станцию Галич, где формируется резервная армия, там нас определят в конкретные воинские подразделения. В пригороде Галича мы попали на огромные склады хранения оружия и боеприпасов, несколько дней мы с красноармейцами и гражданскими грузили в вагоны ящики со снарядами, патронами, гранатами, винтовками, автоматами… Больших хлопот доставляла погрузка пушек, которые мы грузили в разные вагоны: крытые, полувагоны, на платформы. И всю эту массу боевой мощи надо было аккуратно уложить, выставить и закрепить так, чтобы ничего не шаталось.
Наконец, тронулись.
– Ну что, ребята, Москва осталась далеко в стороне. А что за станция будет сейчас, я не знаю, – кричал Никандр.
– Да, жаль, конечно, что нас не повезут через Москву. Там живёт родная сестра моей жены, Некрасова Надежда Семёновна, улица называется Якиманка, а номер дома и квартиры я не помню, – говорил Костя.
– Ну, это как иголку вот на этом поле искать, – расхохотался Василь.
– Да я, в общем-то, и не собирался к ним, поскольку жена получала письмо от Нади, где она сообщала, что летом всей семьёй поедут в гости в Черниговскую область, к родителям мужа, это где-то на Украине. Так что, думаю, они уже уехали. Если это так, то не дай бог попасть им в беду, – рассуждал вслух Костя.
Поезд начал тормозить, снижать скорость и вскоре остановился.
Прозвучала команда: «Выгружаться из вагонов! Построиться у своих вагонов в три шеренги!»
Перед строем поставили что-то похожее на столы. Подошла группа офицеров с папками и бумагами. Началась перекличка: звучала фамилия, а мы называли своё имя, отчество и военную специальность. В общем, рассортировали нас. Мы с Васей и Никандром попали в одну команду. Вскоре нас повели в воинскую часть.
Здесь нас накормили, в баньку сводили и одели во всё новенькое с головы до пят. Было приятно ощущать чистоту своего тела и вдвойне приятно, что всё было новеньким, отглаженным; и даже сапоги с байковыми портянками выдали. На исходе дня нас построили на плацу и объявили, где мы будем воевать».
* * *
Зачислили наших земляков в 33-ю резервную армию, а конкретно в 227-й артиллерийский полк 70-й стрелковой дивизии, которая была сформирована ещё в 1934 году, участвовала в боях с Финляндией и вела тяжелейшие бои под Ленинградом в 1941–1943 годах. Дивизия понесла огромные людские потери, и за эти годы её пополняли дважды.
Юрий Размахнин, г. Чита