История эта непридуманная. Мы только изменили имена и названия. Чтобы не мешать тихому счастью двух седых людей. Ни словом, ни взглядом.
…Павел Терентьевич не мог понять, почему соседка по купе казалась давно знакомой. Кого-то неуловимо напоминала. Улыбкой? Голосом? Хотя они и не разговаривали почти. Только перебросились коротким «здравствуйте», когда сели в Иркутске.
– До Читы?
– До Читы.
Конечно, попутчица была женщиной симпатичной. «Лет шестьдесят», – прикинул про себя Терентьевич и очень удивился бы в тот момент, насколько «омолодил». Однако не внешность и стать привлекли внимание, а что-то похожее на забытую мелодию звучало в нём и дразнило: «Знаешь-знаешь». Откуда?..
Но и на себе он ловил тот же вопросительный взгляд.
Спрашивать первым не хотелось. Не мальчишка же он, в самом деле, – вот так глупо знакомиться. Это внук его Лёшка, которого недавно проводили в армию, подмигивал симпатичным девчонкам в московских электричках: «В каком фильме я мог вас увидеть?» «Что дозволено внукам, не пристало дедам», – улыбался своим мыслям седой путешественник. К тому же молчание оставляло возможным оба варианта ответа: «знакомы» и «нет», и казалось заранее обидным услышать «нет» и оборвать живое ощущение тайны.
Это было новым само по себе – ждать от судьбы нечаянного подарка, такой вот встречи. С человеком. С женщиной. Он успел привыкнуть к холодной пустоте, в которую падало сердце всякий раз, когда вспоминал, что жены не стало, и дома никто не ждёт, нужно самому отпирать ворота и растапливать печь, когда приезжаешь от детей. И нельзя завести даже кошку, потому что разве имеет право одна одинокость бросать другую на произвол зимы.
И поезд шёл, уютно отстукивая километры. И вопросы, которые у обоих вертелись на языке, тонули то в серебряных переливах Байкала, то в июньском дожде над редкими серенькими станциями.
Состав из дождя мягко нырнул в вечер. Попутчики зашуршали пакетами – пришло время пить чай. И снова Терентьевичу почудилось, что всё это уже случалось когда-то – и сахар кубиками, и насмешливые глаза над стаканом.
Первым не выдержало женское любопытство.
– А вы жили в N…?
– Жил!
– А в школе учились у Елизаветы Елизаровны?
– У неё!
– Паша?..
– А ты – Маша?
Расхохотались.
Сомнение, слава богу, не подвело и теперь рассыпалось удивлённой, как в детстве, радостью – вот так встреча через шестьдесят лет!
Мало того, что Пашка Иванов и Машенька Верхотурова жили в одном забайкальском селе у большой красивой реки. Мало того, что четыре года бегали в одну школу и один класс. Так ведь Маше, как девочке положительной и ответственной, поручили хулигана Пашку по учёбе подтягивать и дисциплине наставлять.
Ох, нелёгкая эта работа – из болота тащить бегемота! Особенно когда «бегемот» норовит удрать через окно на футбольное поле. А то и шлёпнуть портфелем строгую «воспитательницу», чтоб не очень-то воображала.
После четвёртого класса Маша с родителями уехала в город. Павел с гордостью, будто не она, а он когда-то долбил с ней таблицу умножения, слушал рассказ об институтах, хорошей работе, заслуженном теперь отдыхе…
Ему краснеть перед одноклассницей тоже не пришлось: дороги деревенского парнишки после школы резко выпрямились и помчали широкой грейдированной полосой. После армии он выучился на инженера и в поездах всегда ловил себя на мысли, что в их мерном покачивании есть заслуга и его многолетнего труда.
– Не думала я, что ты дельным человеком станешь, – призналась она, когда, насмеявшись от детских воспоминаний, они поглядели друг на дружку серьёзно и внимательно. «Дельный человек», само собой, уже не походил на мальчишку, которого она помнила. Жизненный календарь перелистывал седьмой десяток, а тогда им было по восемь, десять лет.
Благополучно сложились не только трудовые, но и семейные судьбы. Юность обоих пришлась на время, когда естественным порядком вещей было обзаводиться домом и детьми по молодости лет. Материнство и отцовство примеряли одновременно с первыми шагами в профессии, потому ребятню (сами – вчерашние студенты) растили шумно и весело. Счастье, не вмещаясь в комнаты общежитий и малометражных квартир, казалось только больше и ослепительней.
А как пахли известью и свежей краской счастливые новоселья!.. Как чутко и крепко жизни отдельных граждан и гражданок были спаяны с жизнью огромной страны, и каково потом было глядеть на заводы-гиганты, остывшие, онемевшие.
Всё это было знакомо и близко обоим. Как и горечь вдовства – Мария тоже похоронила мужа и спасалась от пустоты городской квартиры поездками к детям в Иркутск и Москву.
– И у меня дочь в Москве, сын – в Иркутске, – уже не удивлялся совпадениям Павел Терентьевич. – Стало быть, будем попутчиками?
За недолгий путь до Читы они переговорили обо всём на свете и улыбались уже тому, что разговор шёл на одном языке, не требуя сложных ремарок и пояснений.
Слава богу, оба уже не в том возрасте, чтобы ждать: пусть судьба сама сводит снова, – обменялись телефонами.
– Где лучше купить цветы? Чтоб красивые, – спрашивал меня Терентьевич месяц спустя и отводил счастливые глаза. – День рожденья… у одного человека.
– Ты не думай там всякое, – строго встречал моё любопытное через неделю: «Букет понравился?». – Понравился. Чай вместе пьём. Малину обирали.
И прибавлял задумчиво и грустно:
– Вот не знаем, как детям сказать. И я, и она.
…Серьёзная девочка объясняет однокласснику скучный урок. Лохматый мальчишка на мгновение склонился над книгой. Они не знают, что встретятся снова через десятки лет. В одном поезде, в одном купе. Когда оба будут свободны судьбой и сердцем. Они не знают – они учат урок: Елизавета Елизаровна задала сложные уравнения.
Пусть решают. Не будем им мешать. А вы согласны, что такие встречи не бывают случайными?