Кому-то подавай море на закате, а мне тогда, двадцать пять лет назад, перспектива поехать на картофельное поле была заманчивей заграницы. Это было не просто поле. Затерянное среди бескрайней тайги, оно было оазисом, где можно делать всё, о чём мечтали мальчишки того времени: бегать по лесу, жечь костёр, печь в углях картошку… Особых развлечений в голодные девяностые не было, и такие поездки казались отдушиной, праздником, пусть и не таким частым. Ну и, естественно, там приходилось работать. И это только одно поле, а их у нас было целых четыре! Самое большое простиралось на шестнадцать соток при ширине полосы всего метров в пять. Если встать на один край, то человека на другом уже и не видно за косогором. Готовы поехать сегодня со мной туда? Вперёд!
Первое поле
Любой человек знает, что картофельное поле посещают пять раз за год: нужно «поймать» трактор, который вспашет поле, потом посадить картофель, затем прополоть сорняки, после огрести, ну и, наконец, собрать урожай. Последнее было самым заманчивым. Несмотря на свой юный возраст, я деловито подсчитывал мешки и интересовался у матери, хороший ли получился урожай по сравнению с прошлым годом.
Отдельным удовольствием была дорога туда.
В семье у нас было две машины – новенький ВАЗ-2107, купленный на деньги, заработанные отцом на Севере, и старенький ГАЗ-69А, который вскоре после войны купил мой дед. К тому полю – моему самому любимому – вели две дороги: одна – хорошо накатанная грунтовка, а другая – петляющая среди леса колея с ухабами и марями. Естественно, самым желанным для меня было проехать на «газике» именно по второму маршруту.
Дорога петляла среди непролазных зарослей молодых осин. «Газик» так подкидывало на ухабах, что мы подлетали до самого потолка, который, благо, был брезентовым. Мерно урчал мотор, а я смотрел в окно и жадно ловил взглядом краски наступившей осени. Пахло прелой травой и листьями, лес редел и становился всё более прозрачным. Уже не было ни ягод, ни грибов, но для меня эта пора до сих пор остаётся самой желанной.
Плескалась в багажнике мятая алюминиевая канистра с колодезной водой – это попить и помыть руки. В сумке лежал кусок колбасы, хлеб и луковицы – это для перекуса.
Машина, переваливаясь, наконец, вылезала на косогор, и перед глазами открывалось бесконечное поле, разбитое прямо на пригорке. Дорога убегала круто вниз и заворачивала налево. Найти своё поле нужно было по колышкам с фамилией владельца. Не было заборов, а границей между участками служила протоптанная борозда. Перед полем была узкая полоса для подъезда машин, потом шла изгородь из колючей проволоки, которая опоясывала весь этот бесконечный вспаханный луг, затем был крутой склон, абсолютно голый и с торчащими тут и там причудливыми камнями – белыми в чёрную крапинку, а уже на вершине начинался густой лес.
Родители тогда не спрашивали с нас, как с себя, поэтому после нескольких часов работы отпускали побегать. Дозволялось пролазить под проволокой и подниматься по склону, но категорически воспрещалось входить в лес. Мы с братом выворачивали камни и скатывали их вниз, соревнуясь, какой дальше улетит. Потом собирали берёзовые гнилушки, которые горели, как порох, и жгли костёр.
Постепенно на поле вырастали столбы-мешки, набитые картошкой. Отец, в прошлом тяжелоатлет, одним махом закидывал себе на плечо мешок и относил к машине, а когда багажник был полон, увозил первую партию в гараж. Мы смотрели, как гружёная машина тяжело поднималась по косогору, а потом долго ждали, когда отец вернётся обратно.
Однажды поперёк поля прошла пара лосей – матка и лосёнок. Они оставили громадные следы, но ни одного клубня не вытоптали и не съели. А в другой раз с косогора вылетела косуля, одним махом перелетела через колючую проволоку и… громадными прыжками прямо через нас понеслась по полям вниз, а люди ещё долго смотрели ей вслед. Видимо, гнался за ней серый волк, да не посмел к людям выйти.
Давно заброшены те поля. Изучая спутниковые снимки, увидел, что всё заросло молодым кустарником, и лишь с большого расстояния угадываются прямоугольники полей. Тех полей, где прошло моё детство…
Второе поле
Сюда я не любил ездить совершенно, поскольку это поле уже изжило себя и давало очень мало урожая. Заложенное ещё моим дедом, оно также стояло на горе. Трактор всегда пахал его сверху вниз, и со временем весь плодородный слой стащился бороной, оголив глину. Глина та, высушенная на солнце, была такой твёрдой, что от штыковой лопаты отлетали искры. Мы завозили сюда перегной и щедро сыпали его в каждую лунку, добавляли золу и даже воду, которую привозили в бутылках из-под лимонада. Всё равно урожай поле давало плохой, настолько плохой, что несколько кустов, которые мы выращивали на даче между рядами малины и в старой теплице, давали картошки больше, чем эти четыре сотки.
А вот сорнякам было всё равно, где расти! Ковёр из молочая и кусты кислицы покрывали поле так, что требовалось несколько дней каторжной работы, чтобы всё вычистить. Происходило всё под немилосердно палящим солнцем и в окружении полчищ паутов. Здесь приходилось много трудиться, но родители часто жалели нас с братом и отпускали погулять по березняку, но так, «чтобы было видно». Заняться тут было особо нечем, поэтому мы развлекали себя тем, что валили гнилые умершие деревья.
Потом поле забросили, поскольку поняли, что конечные результаты не стоят этих адских трудов.
В последний год мама нашла здесь крошечного зайчика, который отбился от матери и лежал в борозде, похожий на большого мохнатого жука. Мы выкормили найдёныша, давая ему пипеткой молоко. Зайчик вырос и прожил с нами целый год. Летом носился по пустующему крольчатнику, а зимой ютился на балконе. Ранней весной следующего года мы отвезли его в лес и выпустили на свободу, хотя соседи крайне рекомендовали сварить из него суп. Несмотря на то, что он столько времени прожил среди людей, заяц так и остался диким, никого к себе не подпускал и даже дрался задними лапами. Уверен, что на воле у него всё сложилось хорошо.
Третье поле
Оно тоже было на косогоре, ведь посёлок Первомайский со всех сторон окружён сопками. В те времена картофельные поля выдавали по месту работы; не знаю, как в других районах, но у нас было так. У мамы, отца и деда были собственные картофельные плантации. Наше третье поле раскинулось на берегу реки Ингоды неподалёку от станции Солнцевая, которую на придорожных табличках почему-то подписывали как Солнцево.
Я был совсем маленьким, ещё в школу не ходил, но запомнил и это поле. Однажды во время прогулки там дорогу мне переползла змея. Переползла – это, конечно, не то слово, она пролетела с такой скоростью, что я лишь мельком заметил пёструю ленту, скользнувшую из травы и мгновенно скрывшуюся из виду. И хотя это было тридцать два года назад, до сих пор мимолётная встреча со змеёй стоит перед глазами.
Родители, испугавшись, конечно, посадили меня в машину, откуда я, изнывая от скуки, наблюдал, как работают в поле люди, и всё ныл, когда же мы поедем домой.
Совсем рядом с этим местом стояла дача, которую мы с первого дня окрестили теремком. Это было подлинное произведение искусства: разноуровневая крыша, крылечко, окна – всё было украшено невероятно красивой деревянной резьбой. Мы всегда, завидев эту дачку ещё издали, в голос кричали: «Теремок!» Он стоит до сих пор, и, проезжая это место, я, как и тогда, но уже мысленно, кричу: «Теремок!» Детская память –цепкая, и многие моменты впечатываются на всю жизнь.
Это поле, несмотря на косогор, погибло во время паводков. Очень рыхлая и жирная земля, дававшая отличный урожай, впитала в себя столько воды от проливных дождей, что превратилось в болото. Ноги вязли по колено в этой трясине, и, естественно, садить здесь картофель в дальнейшем стало невозможно.
Четвёртое поле
Поле сие находилось недалеко от курорта «Шиванда» и имело совершенно колоссальные размеры – шестнадцать соток, которые мы засаживали полностью. Оно было очень узким и невероятно длинным, отчего приходилось носить мешки на большое расстояние. Вывезти полученный урожай на нашей машине было невозможно, поэтому мы нанимали большой грузовик, который и увозил картошку в посёлок. И конечно, наша небольшая семья не могла съесть за зиму такой урожай, поэтому часть мы сдавали в пищеблок курорта по смехотворной цене – два рубля за ведро.
Эти поля у нас были в разное время (а то читатель подумает, что на четырёх человек мы сажали четыре поля общей площадью тридцать пять соток!). Бросая одно поле, мы работали на другом, и так далее.
До сих поражаюсь трудоспособности своих родителей. Мы с братом были маленькими, и помощники из нас были никудышные. Вот родители всё вдвоём и делали. Сейчас, когда приходит время пахать огороды и я встаю за соху мотоблока, то часто слышу от здоровых и крепких мужиков нытьё в стиле: «Ребята, а вы картошку не посадите дополнительной услугой? Поле большое, а работать неохота, я бы заплатил!» И это притом, что у этого лентяя две сотки возле дома – не нужно далеко ехать и везти с собой перегной, воду и золу; вышел вечером и спокойно посадил. Нет же! Две сотки – невероятное поле, посадка на котором не под силу мужику. А мои родители вдвоём шестнадцать соток за полдня засаживали.
Время было тяжёлое, и картошка спасала долгой и холодной зимой. Да и вообще, нас тогда кормили поле, огород и пчёлы, так как зарплаты не платили по полгода. И ведь не надоела картошка, хотя мы ели её каждый день. До сих пор помню, как после работы в поле мама жарила нам молодой картофель с хрустящей корочкой на тяжёлой чугунной сковородке. Это был незабываемый вкус, особенно с ряженкой.
Современный фастфуд даже рядом не стоит по вкусовым качествам с той самой вкусной картошкой далёкого детства…
Берегите себя!
Антон Доценко,
фото из семейного архива автора