Несколько лет назад, будучи в Балейском районе, на курорте «Ургучан», познакомился с совершенно удивительным человеком, простым сельским тружеником по имени Алексей Никандрович. Высокий, статный, седовласый. Ступает уверенно, не горбится под тяжестью лет, хотя ему тогда было уже 82 года. Ясный ум и хорошую память отметил я в нём. Уверенно чувствовал он себя за рулём личного автомобиля. Как оказалось, Никандрович – уроженец названного района, житель села Жетково.
Как-то мы с ним разговорились. Оказалось, что с его родным братом Венедиктом Никандровичем мы в восьмидесятые годы прошлого века работали в школе №6 города Балея. Алексей Никандрович оказался интересным собеседником. Некоторыми его суждениями и воспоминаниями хотел бы поделиться с читателями. Беседа оказалась грустной.
* * *
«Вырождается народ в родном районе, – сетовал мой собеседник, – отсутствие постоянной работы, безысходность вовлекает людей в повседневное пьянство. Технический спирт и суррогатная водка делают своё дело. А торгуют этим зельем в сёлах района повсеместно. Спиртоторговые точки всем известны, да и никто из торговцев, в общем-то, не скрывает свою преступную деятельность. Спиртоторговля перерождается в самогоноварение, что усугубляет проблему пьянства. Мрут от безмерного потребления суррогата, в том числе и китайского. У кого-то сердечко не выдерживает ежедневной пьянки, у кого-то – печень. Кого-то по пьянке пырнут ножом, кого-то топором рубанут, кто-то в аварию попадёт, кто-то дом спалит. А всё одно – зелье виновато. Вот уже почти тридцать лет народ спивается, и никто эту беду не может или не хочет остановить, видно, кому-то это очень выгодно, чтобы народ спивался. Вот так и пустеют наши сёла, пашни зарастают бурьяном да кустарником».
* * *
Школьные годы Алексея Никандровича пришлись на военное лихолетье. «Школы в войну никто не закрывал, – говорит он, – никто об этом даже не помышлял, как бы трудно ни было. Ведь наперёд рассчитывали: грамотные люди после войны будут нужны, специалисты, чтобы страну поднимать. Это только на оккупированной врагом территории школы закрывались». Начальная школа, где он учился, была малокомплектной, учительница приходила за несколько километров из другого села, но и в зимнюю стужу уроки никогда не срывались.
«Даже в военные годы, – вспоминает ветеран, – исправно работала почта, газеты и письма регулярно доставлялись на лошадях из Балея и вовремя доходили до адресата на селе. А сейчас раз в неделю привезут корреспонденцию, сгрузят в доме у одной женщины, а мы потом ходим забираем. Всю войну в селе работал магазин, хотя товаров было негусто. И народ был в то время другим. Добрее что ли, совестливее. Вот деньги, заработную плату, на рудник Этыка доставляла на лошадях женщина-кассир, одна, без охраны и без оружия. И не было случая за всю войну, чтобы кто-то покусился на эти деньги. Да и в голове ни у кого тогда не укладывалось, что такое могло произойти. А сейчас из самого захудалого магазина выручку без охраны не вывозят, боятся, что ограбят».
* * *
А учителей на селе очень уважали. Никадрович рассказывает в подтверждение этому одну грустную историю: «Когда-то по речке Талангуй, на дороге, что идёт в село Гирюнино, между сёлами Алия и Журавлёво было село Киприно. Сейчас от него ничего не осталось. Только забытое кладбище на бугорке рядом с дорогой. Здесь ещё можно различить могильные холмики и поржавевшие памятники. Году в 1946-м или 1948-м была здесь была похоронена молоденькая учительница из местной школы. Была она нездешняя, жила одна. На работу прибыла откуда-то из западных областей страны. Любили её ребятишки. Добрая она была, душевная. Возвращалась она как-то из Балея, куда ездила по школьным делам, на машине-«полуторке». В кузове ехала, с ней ехал и бухгалтер, вёз в портфеле зарплату учителям. На неровной дороге машина перевернулась. Бухгалтеру только ухо поранило, а учительницу насмерть придавило бортом. Сразу же оповестили родственников телеграммой о случившемся несчастье. Но ждать их приезда не могли – далеко они жили, а время было летнее. Хоронили учительницу всем миром. Сделали всё как полагается, обмыли, обрядили. Место хорошее на кладбище подыскали. Сильно жалели её. На похороны собрались и взрослые, и дети из всех соседних сёл – Ильдикана, Алии, Журавлёво, Гробово. Пешком шли. И никто не заставлял идти. Горе для всех было большое.
А сейчас, к слову сказать, – продолжает мой собеседник, – похороны для местных пьяниц в радость, есть возможность задаром выпить и закусить. Бывает, что на кладбище они раньше покойника появляются. А с кладбища первыми уходят, чтобы первыми же и за стол на поминках сесть. Вырождается народ. И вымирает. Вот в Ильдикане закрывают участковую больницу. Сколько ни бились за неё, а не отстояли, хотя лечились в ней жители всех окрестных сёл. А в Балейскую ЦРБ трудно попасть. Вызвать скорую к больному на село – сущая проблема. Хоть ложись да помирай».
* * *
Отец Алексея Никандровича прошёл Гражданскую и Великую Отечественную войны. Шестнадцатилетним парнишкой ушёл к красным партизанам. Воевал за Советскую власть. Как-то вошёл в его родное село отряд семёновцев, стали выявлять и карать сочувствующих большевикам семьи, чьи отцы и сыновья были у красных. И матери парнишки всыпали пять плетей, дабы правильно воспитывала сына и вернула его из партизан. Но не считала женщина, что неправильно она воспитала сына, и потому возвращать его не стала. И воевал он до победы над белыми и интервентами, устанавливал народную власть.
А спустя 70 лет отцу Никандровича стали нашёптывать разные мелкие, обиженные Советской властью людишки, мол, зря воевал, белые всё-таки победили и установили свою власть.
– Что это, действительно так? Зазря, значит, всё было? – спрашивает у меня Никандрович.
– Нет, не зазря, это временно, народ разберётся, кто прав, кто виноват, жизнь уже всё расставляет на свои места, – говорю я.
– Ты в это веришь? – спрашивает он.
– Верю, – отвечаю я.
Никандрович внимательно смотрит на меня и, видимо, укрепившись в своих сокровенных мыслях, произносит:
– И я верю, иначе и быть не должно, иначе сомнут нас «зарубежные друзья». Ведь действительно, при Советской власти было построено могучее государство, переломившее хребет германскому фашизму.
* * *
…Было это восемь лет назад. Возможно, что-то уже и изменилось к лучшему в районе, что-то нет.
Но вот начались военные действия на Украине против недобитых бандеровских нацистов, покусившихся на Донбасс и нашу российскую землю. И вспомнился этот разговор с ветераном. И вот почему.
Недавно по телевизору услышал я отрывок из пьесы С.А. Есенина «Страна негодяев», написанной великим русским поэтом в 1923 году, то есть сто лет назад. Меня поразили слова, будто вчера поэт-провидец написал их о Соединенных Штатах, вдохновителях и спонсорах укронацистов, взглянув из глубины прошлого века на сегодняшние события:
Места нет здесь мечтам и химерам,
Отшумела тех лет пора.
Всё курьеры, курьеры, курьеры,
Маклера, маклера, маклера.
От еврея и до китайца,
Проходимец и джентльмен
Все в единой графе считаются
Одинаково – бизнесмен.
На цилиндры, шапо и кепи
Дождик акций свистит и льёт,
Вот вам где мировые цепи.
Вот вам где мировое жульё.
Если хочешь здесь душу выржать,
То сочтут или глуп, или пьян.
Вот она – мировая биржа,
Вот они – подлецы всех стран.
Эти люди – гнилая рыба.
Вся Америка – жадная пасть.
Но Россия – вот это глыба!
Лишь бы только
Советская власть.
Владимир Стромилов,
фото с сайта zakon-promezhutka.blogspot.com