Продолжение. Начало в номере 32
Во главе стола, напротив меня, восседает на высоком стуле наш сосед, Такеша. На нём тёмно-зелёный френч с воротничком, обшитым красной лентой. На голову его напялен белый парик с завитыми локонами. На носу висит крохотное пенсне. Перед ним в тарелке горкой топорщатся мертвенно-бледные куриные лапки. Он поднимается из-за стола и, почесав грязным когтем волосатое горло, на ломаном русском произносит:
– Слющайетися дэло безьродьний кота Митяй. Готови ли присяжьный засэдатели, изучай этот материаль делла, вынести приговорь?
Все двенадцать собак одновременно подняли правую лапу и иcподлобья зыркнули в мою сторону. Стало немного жутковато.
И тут Такеша обратился ко мне:
– А ви написайть, написайть бумага, шеловиек! И оущень корочо написайт!
В голове моей чувствую помутнение. Глаза мои широко раскрыты, нижняя челюсть свисает до предела. Я ртом хватаю воздух, но не могу глубоко вздохнуть. Пот стекает по лицу из-под тяжёлой каски. Холодными руками я макаю перо в чернила и начинаю писать. Но с ужасом вижу, что вместо человеческих слов вывожу на листе точки и тире, тире и точки. И так быстро это делаю, словно занимался этим всю жизнь. А в это время Такеша, представляющий, как я понял, Верховного судью, продолжал уже без акцента:
– Дворовым кошачье-собачьим сообществом обвиняется кот Митяй за воровство продуктов питания, щедро даруемых людьми: колбасных обрезков, куриных косточек и лапок, кусочков мяса, снятых с шампуров выпившими гостями хозяина, и так далее. Дело для окончательного решения передано присяжным бездомным свободным членам сообщества.
И только тут я смог разглядеть в дальнем тусклом углу комнаты клетку, а в ней – стоящую на задних лапах, дрожащую серую фигуру кота. Он, схватившись передними лапами за прутья решётки, стоял молча, смотря в мою сторону. Мне показалось, что Митяй ждёт от меня помощи. Откуда-то сверху доносился «Аллилуя» Генделя. Звуки церковного хорала пронизывали всё живое и неживое и уходили в пол, обостряя и так мрачную обстановку. А из-под моего пера пулемётной лентой вылетали точки и тире. Тут я почувствовал, что меня начинает тошнить. Захотелось выйти. От спёртого запаха собачьей закваски начала кружиться голова. Я приподнялся и, пытаясь создать на лице улыбку, начал говорить:
– Товарищи! Вы меня конечно извините, но…
И не успел я закончить фразу, как Верховный судья одним прыжком, сбивая со стола подсвечники и теряя парик, подскочил ко мне и упёрся в мой лоб. Он схватил меня лапами за воротник и начал трясти. Горячо дыша в моё лицо и продолжая трясти, он начал кричать:
– Очнись, Илья! Очнись! Проснись! Ты лаешь! Ты гавкаешь, Илья! Проснись же ты! Это я!
5. Пробуждение
Кошмарное видение продолжалось совсем недолго. Буквально несколько секунд. Музыка стихла так же неожиданно, как и началась. По комнате закрутил спиралью сильный ветер. С ним унеслись под потолок стол с подсвечниками, огромные деревянные стулья с седоками. Митяй, высунув лапы из клетки, с криком: «А как же я?» так же растворился в гнетущей мгле подземелья. Морда Такеши исчезла, и тут я учуял знакомый запах женских духов. Открыв глаза и увидев над собой испуганное лицо жены, закричал:
– А! Что случилось? Где я? Где заседатели? Где Верховный судья? Где Митяй? Его спасли?
Маша, стоя передо мной с широко раскрытыми глазами, трясла меня за плечи:
– Ты что! Совсем спятил? Какой судья? Какой Митяй? Ты начал орать во сне, лаять на весь дом! Ты ребёнка до слёз довёл. Посмотри, вот он стоит весь в слезах и трясётся!
Я сел на кровать, опустил голову, обхватив её руками. Через пару секунд я поднял голову и перед собой увидел сына.
– Иди ко мне, сынок.
Петя подбежал к матери и обнял её, вытер слёзы и сказал:
– Па, я всё понял, я больше не буду.
– Чего ты не будешь?
– Я больше не буду капризничать. Я буду всё-всё доедать до конца. Честное слово. Я ни капельки в тарелке не оставлю.
Сын медленно подошёл ко мне, забрался на колени, крепко обнял за шею и заплакал.
– Я испугался, па.
– Это был сон такой, сынок. Всё будет хорошо. Иди ложись в кроватку.
Я вытер холодный пот с лица. На часах была половина четвёртого. Зашёл в зал и, не включая свет, сел на диван. В памяти пролетели обрывки сна. Запомнилось ощущение сырости и какой-то средневековой затхлости. Уснуть я уже не мог. Я надел старую куртку, в которой работал на огороде, и вышел из дома. Подошёл к сетке, через которую мы подкармливали собаку, и увидел блестящие глаза Такеши. Я присел на корточки:
– Ну, а ты чего не спишь?
Пёс придвинул морду к забору.
– Напугал ты меня, старик. Не получается очеловечить твой лай, как бы мы ни старались. Но ты всё равно нам помог. Ладно, утро вечера мудренее. Завтра увидимся.
Пёс сладко зевнул побрёл к конуре.
Я подмигнул любопытным звёздам, свидетелям моего разговора с собакой, глотнул свежей предутренней прохлады, вспомнил, что через час мне собираться на работу, и зашагал к дому. За сеткой, отражая лунный свет, на земле белела вылизанная тарелка.
Илья ЧЕСНОКОВ, г. Белгород
Илл. Художник Анастасия Вострецова