Борис МАКАРОВ
Рассказ-быль
Окончание. Начало в № 5
Поспешит неосторожный человек или неосторожный зверь, не приглядится, не прислушается к едва слышимому журчанию струек наледи и долго будет выкарабкиваться из ледяной воды по наклонному в сторону глубины ледяному берегу. И пусть повезёт ему…
– Вода! – раздавался крик того, кто первый палкой нащупывал воду. Мы спешно начинали разуваться и раздеваться. Дорога была каждая секунда. Эту секунду надо было беречь, как и следующие, которых неизвестно сколько потребуется на переход реки по наледи, надо было босиком и голышом простоять на льду на ледяном ветру, вместе с наледью текущем по руслу с верховьев, с ледяных гольцов, в которых брала своё начало Большая река.
Сжав зубы, по-щенячьи повизгивая от жгучего ветра, пронизывавшего наши, отнюдь не упитанные, тела, мы всё глубже погружались в наледь. Секунда-другая-третья, и ноги теряли чувствительность, отмирали бёдра, попки, пупки… Мы шли вперёд, как роботы, хотя даже слово «робот» в то время не слышали.
Стежонки и замотанные в них рубашонки, штанишки, обувку, корчажки несли на вытянутых вверх руках. Особенно берегли приманку – урони, потеряй, утопи её, и весь поход-переход потеряет всякий смысл.
Выбравшись из наледи, бросали стежонки, вставали, садились на них и выли, выли, выли – ломота в костях, в теле была невыносимой.
«Оттаяв», мы быстро одевались и наперегонки бежали к Балакиру.
…Ну вот и Балакир.
Что это? Залив, оторвавшийся когда-то от Большой реки, или озеро, наоборот, прижавшееся к реке? Круглый, совершенно круглый, огромный, метров сто в диаметре водоём. Нижняя его часть тоненьким, то ли умирающим, то ли, наоборот, возрождающимся ручейком соединена с Большой рекой.
С одного края ручей впадает в Балакир, с другой вытекает из Балакира. Течёт ли ручей зимой и летом, мы не знаем. Зимой может промерзать. Летом пересыхать. Но в какие-то периоды, конечно, течёт, и по нему в Балакир заходит рыба.
Рыбе в Балакире хорошо. Водоём очень глубокий. Вода светлая. Балакир подпитывают донные ключи. Вода этих ключей явно тёплая, об этом говорят промоины в толстенном метровом льду. В эти промоины мы и опускаем свои корчаги. Толстый лёд хорошо держит нас. Тут главное – не поскользнуться и не свалиться в промоину. Таких случаев на моей памяти к счастью, не было.
Десять-пятнадцать минут – и корчаги поставлены. Горловины-то у них ещё дома смазаны, а задние отверстия, из которых попавшую рыбу вытряхивают, тоже ещё дома тряпками, пучками соломенными заткнуты.
Корчаги поставлены, и всей толпой снова мчимся на берег. Коряги, сушняк, кто что может, тащим.
…И вот уже загудел, заплескался огромный костёр. Наконец-то мы можем по-настоящему согреться, обсушиться. Мы снимаем стежонки, суём чуть ли не в огонь старые, много раз латаные валенки, разбитые, разношенные кирзовые отцовские сапоги. Бледные лица пацанов розовеют.
– Колян, – обращается к самому младшему из нас, третьекласснику Кольке Перфильеву, самый старший – Витька Коробов, – дуй за ведром! Уху будем варить!
– А где оно?
– Ты что первый раз на Балакире, что ли? Вон в том тополе. В дупле.
Запыхавшийся Колька явно радуется тому, что ему поручено внести свой вклад в общее дело, а значит, он признан полноправным членом нашей артели, быстро приносит закопчённое, изрядно помятое ведро.
– С каждого по десять гольянов! – Объявляет тот же Витька Коробов.
– Может, побольше. Жрать охота, кишки к спине присохли…
– А домой что принесём? Нас же там с рыбой ждут…
Пацаны поспешно расходились к своим корчагам… вытряхали рыбу. Корчаги тут же подмазывали, затыкали и снова опускали в промоины – тальцы.
Тут же неизвестно откуда появлялись вороны, много ворон. Они чуть ли не из-под рук старались выхватить рыбёшек, а иногда некоторым из них удавалось схватить кусочек-другой очень дорогой для нас приманки.
Однажды Саньке Горохову даже удалось поймать такую обнаглевшую воровку-грабительницу. Ворона увлеклась воровством – схватила чуть ли не из рук Саньки большого гольяна, потянулась за другим, и тут Санька набросил на неё стежонку.
Он принес её к костру. Мы с интересом рассмотрели птицу. Хотя ворон везде было много, так близко ворону видели не все.
– Братцы, а историчка наша Алевтина Георгиевна рассказывала на уроке: французы наполеоновские, когда в Москве всё сожрали, дохлятину всякую шамать начали, а уж вороны у них за курятину шли, – Витька Коробов взял из рук Саньки перепуганную ворону. – Сожрём?!
– Да ну её на фиг! Мы же не французы. Кто-то из мужиков говорил, они и лягушек едят.
– Ну уж загнул – лягушек…
– Отпусти ты её. Пусть летит.
– С голодухи помру – жрать не буду…
– Меня уже сейчас лихотит…
– Отпусти! – зашумели пацаны.
– Ладно, лети! – Витька подкинул ворону. – Смотри не воруй больше и другим накажи.
…Удивительно, но в тот день вороны нам больше не досаждали.
…Гольяны крупные, по-озёрному желтоватые. В зависимости от их количества, а значит, и числа рыбаков-едаков, в ведро наливаем воду. Чистим рыбёшек. Когда в ведре закипает вода, кладём туда гольянов.
У каждого идущего на рыбалку должны быть соль, спички, нож, моточек лески, пара запасных крючков, ложка, кружка. Всё это хранится в холщёвом мешочке. Забыть мешочек, идя на рыбалку дома, – позор. Поэтому никаких проблем с варкой ухи не бывает.
Уху едим, сидя на стежонках. Песок ледяной, холодный. Но весеннее солнце уже пригревает так сильно, что можно подолгу ходить в рубашках, куртках, в старых материнских и сестринских кофтах, отцовских свитерах, гимнастёрках. Хорошо тем, у кого есть отцы…
Наедаемся быстро: к сытой пище не привыкли. Спешим к корчагам. Поднимаем, высыпаем рыбёшек.
Балакир щедр. В нём, кажется, нет крупной рыбы. Для гольянов Балакир – райское место. Здесь их никто не трогает, не гоняет, не пугает. Живи. Радуйся. Размножайся…
Мы облизываем ложки. Споласкиваем кружки, у кого есть – миски, жестяные банки – «посуду» для ухи. Моем ведро. Один из нас, обычно тот, кто помладше, бежит к дуплистому тополю, уносит ведро на место хранения.
Забрасываем напоследок корчаги. Вытаскиваем, собираем пойманных гольянов. Ссыпаем их обратно в корчажки. Всё. Пора в обратную дорогу. Поглядываем на солнце – как быстро оно садится!..
И чем ниже оно скатывается к горизонту, тем холоднее становится воздух, тем сильнее тянет холодом от ещё непротаявшей земли, от берегового галечника, от Балакира, от реки…
Но вот и снова кромка наледи. Всё повторяется в том же утреннем порядке. Холодно, морозно. До слёз холодно и морозно.
Ух, как болят ноги!
…И вспомнишь – болит сердце…
Сердце болит.