Бабушка Гутя

Я память о тебе храню и передам…

Человеческая память – коварная штука: может воспроизводить целиком отрывки художественных произведений, бережно хранить обидные слова и поступки, а может начисто стирать целые пласты. Детская память – ещё интереснее. Я, например, помню не события, а своё отношение к ним, не людей, а впечатление о них. Самым глобальным и нежным событием моей жизни стала бабушка Гутя.

Мамина мама, она была для меня крепостью, флагом и гимном жизни. Невероятно чуткая и добрая, казалось, она читает людей как открытую книгу. Её бесконечному терпению я удивляюсь по сей день: у меня всего лишь двое детей, и к рождению третьего я не готова ни морально, ни физически, а у бабушки Гути было десять детей. Десять! Немыслимая цифра. А бабуля говорила: «О-о-о, дочик, проще было родить, чем ценою своей жизни сходить к повитухе на грех. А вдруг она меня убьёт, кому же мои дети? Нет, лучше родить».

Один сын родился недоношенным, так бабушка его спеленала, положила в коробочку – и на печку: там тепло. Достанет его, покормит, помоет и снова на печку. Так и вЫходили вдвоём – бабушка и тёплая русская печка, раскорячившаяся посерёдке большого дома, тоже кормилица и большая помощница большой семьи.

Недоношенный сын впоследствии вырос талантливым педагогом-математиком, как и девять его братьев и сестёр, получивших жизнь от своей маленькой доброй мамы, в лексиконе которой совсем не было бранных слов.

Как вспоминает моя тётя, которой однажды было велено (бабушкино слово, кстати) помыть посуду, а она вместо исполнения материнского наказа пробегала с подружками, пропрыгала на улице. Придя домой, спохватилась, что посуду так и не помыла. «Так мама только посмотрела на меня. Подхватила я посуду и бегом побежала перемывать, а на душе так плохо, что подвела маму, а она мне ни слова плохого не сказала, не ругалась, не совестила даже».

Точный год своего рождения баба Гутя, как мы её звали, а вообще-то Тюменцева Августа Георгиевна, не знала сама. О своих первых воспоминаниях о школе сказывала мне так: «Пришла я в школу записываться, построили нас, и учительница спрашивает, кто с какого года. Смотрю, кого-то берут, а кто-то ещё мал – тех в сторонку и даже не утешают, мал и всё, нечего тебе пока в школе делать. Подходит моя очередь, а я не знаю, какой год говорить, не спрашивала у мамы никогда. Слышу, соседа моего, Лёньку, записали, ну я возьми да и брякни, что, как и Ленька я, мы с ним с одного года. Так и вышло, что в школе меня записали с 1933 года». Вот эта дата и стала официальным годом рождения, указанным впоследствии во всех документах.

Сама я день рождения бабы Гути – 13 июля – до сих пор ассоциирую с первой земляникой. Соберёшь кружечку и несёшь ей в подарок. Расцелует тебя ба, заблагодарит, будто не кружечку земляники принесла, а трёхлитровый бидон, который мама с папой вдвоём набирали. Это сейчас землянику из леса белобокую выносят из жадности, а тогда, в моём бедном детстве 90-х годов, ранее 10 июля в лес никто не заходил. Такие вот простые воспоминания и простая математика моего детства.
* * *
Ростика моя баба Гутя была невысокого, совсем-совсем маленькая. Авторитета же, напротив, словно в противовес росту, была громадного, силу слова имела ого-го.
Окончив трёхлетку в своей деревне, в следующий класс пошла в соседнее село. Школа там была «стеклянная», прозвали её так, вероятно, за наличие больших застеклённых оконниц.

Ходить было далеко. «Ещё затемно соберёмся кучкой на краю деревни, парни с факелами идут первыми, чтоб волков отпугивать, идём в темноте. По потёмкам и обратно, потому что зимой и темнеет рано».

Год всего проучилась в большой школе. Скорее всего, учиться стало невозможно по причине войны. «Уроки делала при лучине. Пока горит, читаю, а как прогорит, мама другую разжигает. Одежду стирали щелоком, мыла не было. Писали на полях газет и между строк, тетрадок тоже не было».

Перо и чернила в её рассказах удивляли меня более всего. Думалось, что сначала петуха надо догнать и перо у него из хвоста выдрать. Баба смеялась над моими догадками и рассказывала смешные истории из своей недлинной школьной жизни: «Учительница наша недолго незамужняя ходила, быстро выскочила замуж за местного парня, а он – шут, баламут, работать не любил. Пока тепло на улице, ещё помогал ей со школьным хозяйством, а зимой и вовсе на полатях сидел, свесив ноги, корчил мордочки и показывал язык. Она (учительница) урок ведёт, а муж скоморошничает. Все ха-ха-ха, и вместо урока одна потеха».
* * *
Дом бабы Гути – большой, светлый, окна украшены нарядными ставнями – бабушкина гордость, строился по её проекту, вроде бы не выбивается из общего ансамбля улицы. А всё же не такой: и дверь входная с другой стороны, и окон больше, и палисадник вдоль дома не как у соседок.
Перед тем как заехать, решили покрасить полы. Каким-то чудом раздобыли половую краску, покрасили и стали ждать, когда высохнет. День ждут, два, три – не сохнет краска, будто только что покрасили. Расстроились жутко. Так радовались, что пол будет не соломой припорошенный, а по-городскому окрашенный, а краска досталась с браком. Погоревали, а что поделать, пришлось ветошью краску с пола соскребать.

Особым украшением кухни стал настенный календарь, подаренный старшим сыном Александром в начале 70-х годов. Бабушка Гутя называла его вечным, потому как последним годом значился в нём далёкий 2005-й. Кто же знал, что на исходе этого последнего года, когда календарь перестанет быть нужной и полезной вещью, не станет и его хозяйки, однако звание «вечного» соответствовало ожиданием бабушки – ей он служил всю жизнь.

До сих пор стоит этот красивый дом – родовое гнездо большой семьи, осколок былых воспоминаний. Вмещал этот дом без малого до тридцати человек. Как соберутся все дети и внуки, так шум, гам, топот, разговоры, смех и веселье.

Собирались частенько, поводов в деревенской жизни много: во-первых, два раза в год побелка, белилось всё, кроме потолка. Ни много, ни мало, пять дочерей и невестки, да все с детьми. Работа есть для всех. Далее посадка и копка картошки, забой скота, дни рождения, юбилеи, свадьбы, проводы в армию, встречины… Всего и не перечислишь. И мы, как «цыгане дружною толпою», всегда собирались у неё, «у мамы». Нет, не так. У МАМЫ. Мы, внуки, числом превосходящие армию Наполеона, носились вокруг печки, по ограде, по огороду, вытаптывали картошечку так, что залюбуешься (в раскидистой ботве играли в войнушку). Гроздьями висели на черёмухе, помогали «перерабатывать» урожай малины. Тогда же моя тетя, которая старше меня на 10 лет и младше моей мамы на 17, учила меня одну ягодку малины класть в рот, а две – в кружечку, у меня же получалось совершенно неумышленно наоборот.
* * *
А какая вкусная у бабы Гути была еда!.. Разве опишешь. От одних только солёных огурцов невозможно было оторваться. Что за чудный рецепт она знала, и имя ему – опыт. Накормить десять человек – шуточное ли дело. Кажется, выросли дети и выпорхнули из родного гнезда, ан нет, обзавелись семьями, нарожали своих детей и стало их втрое, вчетверо больше. И баба Гутя, оставшись вдвоём с сыном, пекла булочки и калачики по восемь листов в русской печке, солила огурцы и помидоры из расчёта, чтобы на всех хватило, и всех ещё надо угостить, отправить посылки студентам и детям, живущим далеко. Бывало, придёшь к ней в гости или с поручением от мамы, а она будто тебя ждала, напекла-наварила. Подопрёт щеку рукой и слушает. Сколько секретов я ей выболтала, не счесть. Никому не расскажет, не поругает, не укорит. Только понимание и поддержка.

А сколько она мне рассказала, сколько воспоминаний своих мне поведала, сколько затаённых мыслей мне раскрыла. Вернуть бы, вскрыть бы глубинные пласты памяти, отмотать бы назад события, да нет такой возможности. А я в силу своего детского возраста многое не понимала, не придавала значения её словам, не запоминала на будущее, даже с мамой не делилась. Так всё и осталось там, в далёком забытом прошлом.

Но я абсолютно счастливый человек, на самом деле, ведь не у каждого есть или была такая настоящая бабушка с пирожками и варежками, с калачиками и тёплыми вечерами, с огромной, будто перина, кроватью, где я спала беззаботно и сладко, как больше никогда и нигде. Современные бабушки просят своих внуков называть их по имени, возят на кружки и секции или забирают иногда на выходные, а моя меня просто любила, наливала мне три тарелки супа, когда я прибегала к ней с речки, обнимала и целовала и всегда была рада видеть. Лето, проведённое у неё, было насыщенным событиями – первая любовь, слёзы, интриги, расследования – всё было пережито у неё и с ней. Выслушает, посмеётся или расстроится вместе со мной, вместе польём огород, я схожу за коровой, встречу её из стада, молоко просепарируем, и опять всё для меня. Детство, детство, ты куда бежишь…

И жизнь как мгновенье. А фотографий предков, как и их биографий в доме нынче нет, поэтому и пишу. Пусть останется на бумаге, иначе забудется, канет в Лету.
* * *
Есть ли сейчас такие люди, как моя бабушка, умевшая в ночь перед Пасхой из куска ткани нашить своим детям новые платья и штаны с большими карманами, в которые можно уместить пяток крашеных яиц, чтобы поутру они, довольные и счастливые, пошли на улицу биться ими со своими друзьями-товарищами.

Пару раз видела у бабушки медаль «Мать-героиня». Хвастаться наградами она не умела, да и не любила. А ведь и вправду героиня. Все десять её детей выросли здоровыми, всем дала образование и выделила приданое. Всем помогала материально и морально. Всех любила и опекала, обшивала, обстирывала, кормила и поила, всех баловала. У неё даже домашняя животина была чистая и холёная, что уж говорить о залюбленных детях и внуках.

Красивое имя, трудная жизнь, большое и доброе сердце – все это теперь воспоминание. Пусть здесь и останется. Постараюсь передать своим детям и внукам. Память – сложная штука…

Ксения Гусева, п. Дровяная, Улётовский район