Забайкальские страницы жизни протопопа Аввакума
В 1878 году начинающая писательница и врач Аделаида Луканина посетила в Париже Ивана Сергеевича Тургенева. Во время разговора Тургенев встал, порылся в книжном шкафу и извлёк «Житие» Аввакума, первое издание которого было недавно опубликовано в России. «Вот она, – сказал он, – живая речь московская… Так и теперешняя московская речь часто режет ухо, а между тем это речь чисто русская». Тургенев раскрыл книгу и стал читать: «Также с Нерчи паки назад воротились к Русе…»
С тех пор «Житие» и описанные в нём страницы сибирской жизни стали известны турецким, японским, венгерским, английским, французским, польским читателям. Аввакум может по праву считаться первым русским писателем, открывшим новую страницу в истории отечественной словесности. В «бунташный» XVII век он показал пример не бунтаря с оружием, а мыслящего человека, способного силой слова оказывать влияние на исторические события.
Аввакум родился в 1621 году в селе Григорове Нижегородского края. Отец его, священник Пётр, страдал пороком пьянства, «прилежаще пития хмельнаго», как выразился о нём впоследствии сын. Мать Мария была «постница и молитвенница», по смерти мужа постриглась в монахини. Незадолго до своей кончины она женила Аввакума на дочери односельчанина-кузнеца Настасье Марковне. Жена стала твёрдой опорой Аввакума, разделяя с ним все тяготы и невзгоды. Образ Настасьи Марковны, за двести лет до жён декабристов отправившейся за своим мужем в Сибирь, передал поэт Арсений Несмелов:
Вот бредёт она вряд с огнепальным попом,
Опоясана лямкою конскою…
Через двести годов этим самым путём
Полетят Трубецкая с Волконскою.
Только Марковне злей, непосильнее путь –
В женском сердце что горечи копится!
Не от лямки одной надрывается грудь,
И насилу бредёт протопопица.
Горя долю свою выпьет полно она,
До той ямы подземной, что в Мезени,
Но тебя, протопоп, не оставит жена,
Будь ты в лямке, в битье ли, в болезни ли.
В 1652 году Аввакум попал в Москву, в пору избрания на патриарший престол Никона и поддержал его перед царём Алексеем Михайловичем. Вскоре, однако, вмешался в борьбу против его нововведений, вызвавших церковный раскол, и в 1653 году на 10 лет был сослан в азиатскую часть России.
Путешествие в Сибирь было сопряжено с разными невзгодами: путь занял тринадцать недель водным и сухопутным путём, на телегах и в санях. В дороге у Настасьи Марковны родился ребёнок, и её больную повезли дальше. Невзгоды дополнились голодом. В дороге умерли два младших сына, другие же дети «скитались по горам, по острому камению, босы и наги». Дочь Аввакума Аграфена ходила просить пищи к жене воеводы Афанасия Пашкова, под надзором которого он находился. «Когда они дома – дадут, а как нет их, гоняют её», – вспоминал протопоп.
Описание забайкальского эпизода жизни Аввакума является одним из самых эмоциональных в «Житии» и русской литературе: «Страна варварская, иноземцы не мирные: отстать от лошадей не смеем, а за лошадями идти не поспеем, голодные и томные люди. Протопопица бедная бредёт, да и повалится – сколько гораздо! В иную пору, бредучи, повалилась, а иной, томный же человек на неё набрёл, тут же и повалился: оба кричат, а встать не могут. Мужик кричит: «Матушка-государыня, прости!» А протопопица кричит: «Что ты, батька, меня задавил!» Я пришёл. На меня, бедная, пеняет, говоря: «Долго ли мука сия, протопоп, будет?» И я говорю: «Марковна, до самой смерти!» Она же, вздохнув, отвечала: «Добро, Петрович, ино ещё побредём!»
Впереди протопопа ждало возвращение в Москву и очередная опала уже после низложения Никона на церковном соборе 1666 года. Следующим местом ссылки стал Пустозёрский острог на Печоре, где после пятнадцати лет заключения Аввакум был сожжён в срубе за «великие на царский дом хулы».
Поэт и прозаик Серебряного века Дмитрий Мережковский так представил последние минуты жизни протопопа:
Смерть пришла…
Сегодня утром пред народом поведут
На костёр меня, расстригу, и с проклятьями сожгут.
Но звучит мне чей-то голос и зовёт он в тишине:
«Аввакумушка, мой бедный, ты устал, приди ко мне!»
Дай мне, Боже, хоть последний уголок в святом раю,
Только б видеть милых деток, видеть Марковну мою.
Менее чем через сто лет после посещения Аввакумом Забайкалья той же дорогой в наш край потянулись тысячи его последователей – старообрядцев, не принявших нововведений Никона. Наряду с политическими и уголовными ссыльными, а также потоком крестьянской колонизации, они составили основную массу русского населения края под именем семейских.
Впоследствии декабрист Андрей Розен, побывав в семейских селениях во время ссылки в Забайкалье в 1830 году, писал: «Избы и дома у них не только красивы углами, но и пирогами… А люди, а люди! Ну, право, все молодец к молодцу. Красавицы не хуже донских – рослые, белолицые, румяные. Всё у них показывало довольство, порядок, трудолюбие». Аввакум застал Забайкалье пустынным и варварским краем, спустя сто пятьдесят лет путешественники, посещая крепкие и цветущие в хозяйственном отношении селения семейских, будут приводить их в пример нравственной чистоты, трудолюбия и общинной сплочённости.
Роман Макаров
Картина Пётра Мясоедова, 1897 год