Мама

Зинаида Лобачёва, с. Хушенга

В великий праздник Святой Троицы день выдался на редкость тёплый. С раннего утра ярко светило солнышко, заглядывая в окна домов. Светлыми лучами оно гуляло по комнатам, щекоча сонных сельчан. Первыми вставали женщины, доили коров и выгоняли кормилиц в стадо. Под петушиное громкоголосье просыпалось село, оживало, наполняясь звуками: мычали коровы, повизгивали свиньи, блеяли овцы. Очнулись цепные собаки, прохаживаясь с грозным видом возле пустых мисок, незлобно лаяли то в том, то в другом дворе.

Я, управившись со своим хозяйством, принялась готовить завтрак. Торопиться сегодня никуда не надо, и я решила побаловать домочадцев оладушками да жареной картошечкой со свининой. Можно было сначала напечь оладьи, а затем приняться за жаркое, но годами выработанная привычка спешить по утрам на работу внесла свои коррективы: приготовив тесто, я принялась чистить картошку, а затем нарезать мелкими кусочками свиное мясо. Установив на две газовые горелки сковороды, одновременно пекла оладьи и помешивала жаркое.

Мои девчонки-жаворонки всегда просыпаются рано. Учуяв вкусный запах, подскочили, прибежали на кухню, заглядывая на печь.

– Уже всё готово. Сейчас будем кушать. Будите папку, – сказала я, выключая газ.

За завтраком решили сегодня от всех дел уклониться и праздновать Троицу. Правда, не как велось на Руси испокон веков – в церкви да с молитвами, а поехать на природу. Церкви в селе не было. Деревянную церквушку, рубленную и воздвигнутую без единого гвоздя, разломали при советской власти, порушили устои православия. Во многих домах исчезли иконы со светлого угла, но сохранилась в сердцах простого народа вера в Бога. Втихую, без массовых гуляний отмечал народ великие церковные праздники: Рождество Христово, Благовещение, на Пасху красили яйца и пекли куличи, на Троицу дом украшали цветами.

Мы решили ехать на наш покос. Расположен он у кристально чистого озера, окружён берёзами. Место там красивое. Не торопясь собрались к полудню, сложили в «Москвич» всё необходимое. Поехали.

По дороге решили заскочить к маме. Проведать. Мама сидела в цветастом халате на диване, смотрела телевизор и щёлкала семечки. Седую голову, как всегда, прикрывал лёгкий ситцевый платочек, узелком стянутый на затылке.

– Здравствуй мама. Как у тебя дела?

– Да всё нормально, – ответила она, не отводя взгляда от телевизора.

– А мы едем на природу. Сегодня же Троица. Поехали с нами.

– Ой, куды я?! – отмахнулась мама. – Вы мне букетик жарков привезите.

– Мы на наш покос решили поехать. А то ездим туда только сено косить, а ни разу не отдыхали там.

Мама перестала щёлкать семечки, с изумлением посмотрела на меня.

– На наш покос… И я сроду не была там в начале лета. Красиво, наверно; поле-то разнотравное. Цветов море. Поехали.

На нашем таборе всё оказалось на месте. Даже шалаш не спалили. Стоит себе, покрытый прошлогодним сеном, и внутри подстилка сухая, только нет свежего, душистого травяного запаха. И дощатый столик стоит. Над кострищем, окружённым молодой зеленью, висит берёзовый таганок.

Шустрые девчонки юркнули в шалаш, но не найдя там ничего интересного, вылезли и побежали по полю, ярко усыпанному оранжевыми жарками. В низине искрилось на солнце Мальцево озеро. Лёгкий ветерок путался в молодой листве берёз, хороводом окружающих наш табор.

– Красота-то какая, – тихо произнесла мама.

– А ты ехать не хотела, – я поставила раскладной стул под развесистую берёзку. – Вот, присаживайся и любуйся, а мы с Мишей будем обед готовить.

Мы стали выгружать из машины провиант. Прибежали счастливые дети с жиденькими букетиками полевых цветов. Иришка подарила цветы мне, Алла – бабушке.

– Сороки! – возмутилась мама. – Рвите хорошие букеты, да жарков побольше. Я вам веночки сплету.

Девчонки засмеялись и снова убежали.

На природе муж любил варить «отливанку», так он называл отварную картошку с говяжьей тушёнкой. Правда, такие консервы были в дефиците, и на магазинных полках их не было. Но на центральных складах для лесников ящиками стояли тушёнка, сгущёнка, лосось и разные мясные каши. Мне, как главному бухгалтеру леспромхоза, не составляло особого труда выписать банку-другую тушёнки.

Пока я нарезала салаты и накрывала на стол, у мужа уже забурлила картошка, вскипел зелёный чай с молоком. На покосе мы всегда варили «бурятский чай». Он хорошо снимает усталость, снижает давление, помогает переносить жару. Продавался чай большими прессованными плитками. Михаил пилил плитку ножовкой на куски, а затем мелко крошил их охотничьим ножом. Буряты добавляли в чай ещё соль и сливочное масло, но мы пили просто чай с молоком, пахнущий дымком.

Мама сидела в тенёчке и плела венок из полевых цветов. На лице её застыла улыбка. Аккуратные губы двигались, словно она разговаривала с цветами. А может, мысленно пела песню, и губы самопроизвольно повторяли слова. В глазах была неподдельная радость. Они сияли изнутри, выказывая душевное умиротворение. Давно я не видела маму такой.

Заметив, что Михаил снял с таганка чайник, она вдруг рассыпала букет цветов по траве, выбрала несколько прямостоящих стебельков, густо усыпанных мелкими синими цветочками, помяла их в руках и протянула мне.

– На, доча, брось в чайник.

– Что это за трава? Нам плохо не будет? – насторожилась я.

– Это мята полевая. Чаю аромат придаёт.

Я понюхала. Действительно пахло мятой.

– Бросай в чайник. Не бойся. Мы во время войны не один килограмм разных трав выпили. Заварки-то не было. Собирали мяту, курильский чай, кипрей, морковку тёрли на тёрке, даже ботву морковную сушили. Всё лето, бывало, травы собираем да в мешочки складываем, чтобы на год хватило.

Я никогда не обращала внимания, из чего мама заваривала чай, но хорошо помню холщовые мешочки, подвешенные на гвоздиках в кладовке.

После обеда муж взял удочку и направился было к озеру, но мама его остановила.

– Ты бы, Михаил, к воде-то сегодня не ходил. Троица ведь сёдни, всякая нечисть ликует. Не ровен час не ты щуку поймаешь, а она тебя в воду затянет. И купаться нельзя в Троицу. Тятька говорил, что русалки в этот день гуляют, могут заманить на дно.

Михаил остановился, прикинул в уме: «А ведь бабка как в воду глядит. Мальцево озеро кишит рыбой. В прозрачной воде по илистому дну среди водорослей шныряют и полуметровые щуки». Положил удочку в багажник.

– А ещё чего нельзя делать в Троицу? – спросил он.

– Тятька говорил, что нельзя в лес ходить с ружьём, нельзя в поле работать. Работая в праздник, мы выказываем своё неуважение Богу. В этот день все ходили в церкву, молились, а после литургии шли за околицу и устраивали гуляние. Разжигали костры, танцевали и пели. Девки гадали. Плели венки, ставили в них зажжённую церковную свечу и пускали венок по реке. Если утонет – к неудаче. Если далеко уплывёт, то будет встреча с суженым. Если венок прибьётся к берегу – быть свадьбе.

Мама снова принялась плести венок, а мы стали играть в волейбол.

Домой вернулись довольные, с букетами ярких жарков. Головы наши были украшены венками из полевых цветов.

С тех пор много воды утекло. Я сама уже бабушка, и давно нет с нами мамы. Часто перед глазами всплывает день Святой Троицы, как мама плела веночки. Сожалею, что не было у нас тогда фотоаппарата, но она навечно отпечатана в моём сердце.

Третьего марта, в день её рождения, я всегда иду в отчий дом, благо, что там живёт мой младший брат и особого приглашения мне не нужно. Почему-то именно в этот день по-особому поскрипывают половицы в доме. Я чувствую знакомые запахи детства. Я бросаю взгляд на русскую печь. Там на шестке стояла когда-то чугунная латка с моей любимой картошкой со свининой. В челе печи, прикрытой заслонкой, томилось молочко, издавая неповторимый запах по всему дому. Мы с братьями караулили, когда мама будет вынимать чугунок из печи, и, не дожидаясь, когда молоко остынет, деревянными ложками съедали коричневую маслянистую пенку. Удивительное дело, но мы не дрались за эту вкуснятину. Черпали ложками по-старшинству, при этом соблюдая, чтобы пенка досталась всем. Мама улыбалась, глядя на нас, а остывшее молоко разливала нам по кружкам и ставила на стол тарелку с булочками.

Стряпала мама часто. Когда она раскатывала тесто, мы крутились возле стола. Старший брат Юра отрезал небольшой кусочек сырого теста и с удовольствием его съедал. Я маленькой ложечкой пробовала брусничное варенье с крахмалом, приготовленное на булочки. Не помню ни одного случая, чтобы мама прогнала нас от стола или даже поругала. А ведь мы пачкались мукой и, наверно, мешали ей.

Вспоминаю её натруженные руки, маленькие, смуглые, с коротко подстриженными ногтями. Мама была низкого роста и носила обувь тридцать пятого размера. Хрупкая Дюймовочка родила шестерых детей.

Весной, в день её рождения, под крышей отчего дома мысленно я с мамой, и здесь для меня поют ангелы. Моя душа парит, окутанная воспоминаниями.