2 сентября – важная дата для всех любителей русской поэзии: 75 лет назад в «непесенный полдень России» в селе Сухайтуй Шилкинского района родился Михаил Евсеевич Вишняков. Блестящий поэт. Самобытный писатель. Заботливый муж и отец. Друг, каких поискать. Наставник зелёной поэтической поросли (и дело его, благодаря литературной премии имени Вшнякова, продолжается). А ещё – таёжник, умелец. Простой в общении, тонкий и чуткий в душе – истинный сын земли забайкальской. О такой глыбе в один «присест» и рассказать-то нельзя! Кто знал Михаила Евсеевича, делитесь воспоминаниями на страницах нашей газеты. А пока давайте почитаем его стихи.
Родина песен моих
Справить бы мне юбилей,
стал бы и я патриархом.
Это ж прекрасно и архи-
важно для музы моей.
Стал бы я в семьдесят лет
Нежным, как солнечный лучик.
Даже Берязева лучше,
Может, как в старости Фет.
Жил бы на том берегу,
впал бы в жидовскую ересь:
Май и зелёная древесь,
Белый мой Банк на лугу!
Только я – русский поэт,
чувствую горько и странно:
нет ни отца, ни Ивана –
значит, бессмертия нет.
Значит, в просторах родных
Если умру – схороните.
Нежно в душе сохраните
Родину песен моих.
***
Когда мой дед был молодой,
а бабушка молоденькой,
они ходили за водой
колодезной, холодненькой.
Босые ноги жгла роса,
вилась тропинка узкая.
У бабушки была коса
пушистая и русая.
Век девятнадцатый сиял
над полем и над звонницей.
Тогда никто ещё не знал,
чем это всё закончится.
Когда отец был молодой,
а мать была молоденькой,
они ходили за водой
колодезной, холодненькой.
Двадцатый век. Одна война
с другой войной смыкаются.
Вода в колодце так темна,
что кровь не отмывается.
Просёлок наш не пел – хрипел
от Колымы до Дайрена,
Кому допрос, кому расстрел.
Терпи, многострадальная!
Когда я сам был молодой,
жена была молоденькой.
И мы ходили за водой
колодезной, холодненькой…
Порою вздрогну среди сна:
колодец допивается?
Вдовой не ставшая жена
слезами заливается.
И я молю её: держись –
не вся тропинка пройдена,
и, торопись – не торопись,
она придёт на Родину.
Колодец там кипит, зовёт
набрать воды для чайника.
Две тысячи восьмой лишь год,
а вечность не кончается.
Русские шали
Жене Альбине Истоминой
Русские шали! Июльское поле.
Маки цветут и сияет листва.
Рожь наклонилась над узкой тропою:
зелень и золото, и синева.
Может быть, ангелы божьего мира
не разобщили, а вместе сплели
негу и таинство, нить из Кашмира
с огненной ниткой турецкой земли.
Северный лён – белоснежное чудо.
После недолгой, но зрелой весны
вдруг да появятся, как из-под спуда,
русские льны – это русские сны.
Синяя лента и алый кокошник,
русая вьюга на жарких плечах,
звон бубенцов, карусель скоморошин,
тихий алтарь при туманных свечах.
Годы летят как челнок по основе.
Праздничным светом сияет душа.
Вот переходит он, светло-вишнёвый,
в тёмно-вишнёвую шаль…
***
Тропинка к лесному ключу.
Межа в голубых паутинах.
Привычная вроде б картина,
а всё наглядеться хочу,
надуматься вволю, пока
листок над берёзами вьётся.
Когда ещё в жизни придётся
понять, как проходят века.
***
Пережил недовольство собой,
горе переборол, пересилил.
Испытал и обиду, и боль
за сырые дороги России.
И живу средь людской толчеи,
ощутив неразрывность союза
с тем, чем ранила ноги свои
терпеливая русская муза.
***
В последние копны у тёмной реки
легли, остудившись, таёжные травы,
и женщины тихо снимают платки,
и ждут мою лодку, боясь переправы.
Я резко взмахну отсыревшим веслом
и молча покину прошедшее лето.
Мигнёт светлячок, словно в доме твоём
открылось окошко от резкого ветра.
И ты – это чудится мне одному –
стоишь перед лампою в платьице белом,
и слышишь сквозь осень, сквозь ветер и тьму,
как длинная лодка врезается в берег.