«Зорко одно лишь сердце.
Самого главного глазами не увидишь»
(«Маленький принц»)
В детстве мы жили с ней в одном дворе, в одном доме, старой пятиэтажке; она на третьем, а я на втором этаже. Ходили в один детский сад, в одну группу. Родители по переменке водили нас в садик по утрам, чаще мои, потому что в их семье было ещё трое детей старше девочки, и до Киры внимание её родителей почти не доходило, поэтому обычно она жила сама по себе. В детсаде наши кроватки стояли рядом, и горшки в туалете тоже ставили рядом, а если они стояли не рядом, я быстро переносил свой горшок ближе к Кириному. Помню, как воспитательница, которой надоело делать мне замечания за плохое поведение во время сончаса, приносила кактус и клала рядом со мной поверх одеяла, чтобы я боялся пошевелиться. Кира не спала и смотрела на меня сквозь дрожащие ресницы, а когда воспитательница уходила, Кира ловко подбегала к моей кроватке и убирала кактус. При этом у неё было не по-детски решительное выражение лица.
В младших классах школы почти все смеялись над Кирой. Все, кроме меня. Толстая, рыжая, с веснушками и с совершенно невыразительным лицом. Обычно фотографы называют такое лицо лысым. Казалось, что девочка стеснялась своей некрасивости, и поэтому всегда ходила с опущенными глазами, при этом она ещё сутулилась, пытаясь быть незаметной. Помню, как в седьмом классе на переменке Кира, как обычно, стояла у стены, по привычке засунув руки в рукава кофточки и опустив голову. Техничка, которая протирала пол в коридоре, мельком взглянула на девочку, задержав взгляд на её старых войлочных сапожках, которые Кира донашивала за старшей сестрой, громко засмеялась и произнесла, обращаясь к напарнице: «Подошва-то совсем отвалилась, чо, не видит мать, в чём девку в школу отправляет? Девка совсем взрослая, небось, на мальчишек уже заглядывается».
Я видел, как Кира вздрогнула и ещё сильнее прижалась к стене. Вряд ли кто из нас знал, да и хотел ли знать, что творилось в тот момент на душе этой девочки. Вспоминаю сейчас, как мы все замирали на уроках литературы, когда Кира выходила к доске и читала стихи. В тот момент все вдруг забывали про её некрасивость. Голос Киры звучал тихо, но такая невероятная сила и выразительность речи звучала в её прочтение, что даже самые отъявленные скептики нашего класса заслушивались, и такая тишина стояла в классе. Когда Кира читала стихи, лицо её вдруг становилось таким светлым, а глаза… Боже, какие у неё в тот момент были глаза! Однажды Кира читала стихотворение Эдуарда Асадова «Доброта», и когда она закончила читать, в классе стояла необыкновенная тишина. И тут мы увидели, как наша училка литературы украдкой вытирает слёзы. В классе с Кирой особо никто не дружил. Или вернее будет так. В классе Кира обычно ни с кем не дружила. Я помню, как мы иногда организовывали чаепития, кажется, так это тогда называлось. Приносили из дома кто что сможет, пили чай, а потом вырубали свет и включали музыку. То, ради чего всё и затевалось. Кира всегда стояла у стены и смотрела на танцующих одноклассников, исчезала она незаметно. В то время мы, мальчишки, уже вовсю провожали девчонок, заигрывая с ними, носили им до дома портфели, дёргали за косички.
После седьмого класса Кира на всё лето уехала в другой город к старшему брату, тот уже работал. Когда, повзрослевшие и подросшие за лето, мы пришли в восьмой класс, то были ошарашены, когда увидели, как в класс вошла девочка. Каштановые волосы, прихваченные заколкой, густыми упругими локонами спадающие на плечи, стройная точеная фигурка, а глаза… Боже! Какие это были глаза! Я сразу и не понял, что это наша Кирка. Кажется, тогда мы влюбились в неё: я, мой друг Колька, наш отличник Костя и Сенька – драчун и второгодник. Обычно Сенька сидел за второй партой и всегда больно колол Киру карандашом в спину, пытаясь привлечь её внимание хоть таким способом. Что произошло за это лето с Кирой, мы не знали. Из толстой, закомплексованной, некрасивой девочки Кира превратилась в самую красивую и самую интересную девочку в нашем классе. Она выбрала Костю, нашего отличника. Красавцем он, конечно, не был, но умным был, несомненно. По-моему, симпатия между ними началась в тот новогодний праздник, когда Кира в школьном спектакле играла Эллочку Людоедочку. На ней тогда было облегающее платье нежно-розового цвета и распущенные волосы. А после спектакля они с Костей около новогодней ёлки танцевали танго, и пригласила его Кира сама. А мы стояли около стеночки, как когда-то стояла Кира, и смотрели на неё. В тот вечер впервые в жизни Кира и Костя вместе пошли домой, вернее, он её провожал до дома. А потом они вместе с Костей ездили на олимпиады по физике и алгебре, где Костя занял первое место, а Кира никакое место не заняла, но она ещё больше влюбилась в Костю. В девятый класс Кира не пришла. Говорили, что семья Киры переехала в другой город, тот самый, где жил её брат. Я не знал, как сложилась жизнь Киры. Костя же стал известным инженером и работал на крупном авиационном заводе. Он женился, и у него были дети – мальчик и девочка. А когда я проездом заскочил к нему в гости, он познакомил меня с женой. Милая женщина с рыжими волосами, по профессии врач-педиатр. Внешне она очень напоминала мне кого-то. Когда мы пили чай, я вдруг понял, что она похожа на Киру…
Прошли годы. У меня была прекрасная семья, интересная работа, и о школьных годах я уже не вспоминал, хотя тогда после службы в армии я долго пытался найти её, Киру, но тщетно, никто ничего о ней не знал. Однажды я получил смс, где моя бывшая одноклассница Наташка написала о том, что будет вечер встречи выпускников. Первая мысль промелькнула у меня при прочтении её смс-сообщения: «Будет ли Кира?»
Кира была. Она превратилась в нежную, загадочную, уверенную в себе и своей красоте женщину. Волосы рыжие, постриженные в каре, обрамляли ёлицо с необычными, зелёными, почти изумрудными, выразительными, чуть печальными глазами. Красивая спортивная фигура и открытая улыбка не сходили с лица. Мы веселились, вспоминали годы учёбы в школе, гуляли, встречали рассвет. Я видел лицо Киры и её, почему-то печальные глаза, полные ожидания. И я тогда понял, что она ждала Костю. Костя не приехал. Я думал, что она спросит про него, но она не спросила. О себе Кира почти ничего не говорила, но от ребят я слышал, что у неё успешный бизнес. Перед отъездом Кира подарила всем сертификаты на полное медицинское обследование в дорогой областной клинике. Мы тогда удивились странному подарку. С чего бы нам идти в клинику и обследоваться, сначала сертификат, а там вдруг чего найдут и потянут с тебя деньги. Платная клиника – одно слово.
Теперь мы общались. Кира оставила мне свой номер телефона. Иногда, когда я выпивал лишнего, то пытался до неё донести, как я её до сих пор люблю, и если бы она вдруг захотела, то приехал бы к ней, бросив все. Кира смеялась и все обращала в шутку. Однажды при очередном разговоре по телефону, она упомянула Костю. Её голос при этом вдруг как-то странно зазвенел, и ожидание ответа было таким напряжённым, что казалось, я по телефону слышал удары её сердца. Я тогда ответил, что, Костя счастливо женат, что мы продолжаем с ним общаться, что наша дружба крепка, и все в таком духе. Больше она никогда не спрашивала меня про Костю и реже стала отвечать на мои звонки, а потом и вовсе перестала.
Летом, раздобыв адрес Киры, я на свой страх и риск решил её навестить. Долго выбирал цветы, вспоминая, что Кира не любили срезанные. Я купил кактус с невероятной красоты бутоном белого цветка. Помню, как однажды за телефонным разговором Кира рассказывала мне о своей коллекции кактусов, а в конце добавила:
«Цветок кактуса – это его суть, его душа. Кактус скрывает свою внутреннюю красоту внешним отпугивающим видом, как и человек, прячет ранимую душу за маской зла».
Дверь открыла её мать, пригласила войти. На комоде около большого макета корабля стояла фотография Киры. Это была фотография с нашей встречи выпускников. На ней Кира грустно улыбалась. Слова, тихо сказанные её мамой, вызвали у меня шок. Я, кажется, даже перестал дышать. Она сказала, что Кира умерла от лейкоза. Перед смертью просила никого не оповещать о её болезни, она хотела, чтобы её помнили живой. Смахивая слезы, женщина произнесла: «С этой вечной работой, она забывала про себя. Да и с мужем была несчастна. Пил, не уважал, не берег её, а однажды поднял на неё руку. Тогда и развелась с ним. А когда обнаружили болезнь, то было уже поздно, затянула. Все свои недомогания списывала на усталость. Вот, говорила, отдохну, и все будет хорошо».
Кирина мама ещё что-то говорила, но я уже ничего не слышал. Я шёл по улице, слезы сами катились по моему лицу, и в груди так невыносимо щемило и жгло. Сейчас я понимал, почему Кира подарила нам сертификаты в клинику. Она уже болела тогда и знала, что дни её сочтены. Кира хотела, чтобы мы прошли обследование, и не было уже поздно, если вдруг что…
Антон Якимов