От редакции:
19 мая – 85 лет со дня рождения забайкальского писателя и журналиста Николая Дмитриевича ЯНЬКОВА (1936–1978). Разговор, затеянный по этому поводу на страницах газеты его коллегой, большим и давним другом «Земли» Борисом Константиновичем Макаровым, можно считать и продолжением прежде начатого – о русском человеке, чем особенен он, чем замечателен. От литературы и посредством её – к человековедению. Писателям, да таким, как Яньков и Макаров, оно понятнее и яснее других – о своих, о деревенских пишут…
В трудные периоды жизни, а таковые бывают у каждого человека, я обращаюсь за помощью, поддержкой к своему любимому писателю Николаю Дмитриевичу Янькову. Называя Янькова любимым писателем, я не боюсь, не стесняюсь высокого слова.
Я высоко ценю, уважаю творчество многих, очень многих русских, советских, зарубежных, российских, забайкальских литераторов: прозаиков, поэтов, мемуаристов, библиографов. Преклоняюсь перед величием творчества Пушкина, Лермонтова, Гоголя, Толстого, Чехова, Диккенса, Флобера, Гюго, Сервантеса… Они, как вершины Памира, поднимаются над миром. И, пожалуй, было бы слишком наивно сравнивать с их творчеством творчество молодого, погибшего молодым, по нынешним меркам чуть ли не начинающего литератора.
Но почему же, готовясь к работе над этой статьёй, целью которой является не разбор произведений Николая Дмитриевича, а лишь попытка ещё раз вспомнить, напомнить о нём (особенно молодым любителям художественного слова), когда я вновь и вновь, в который уже раз перечитывал рассказ Янькова «Царь Васишка», мне, как и сорок с лишним лет назад, когда я прочитал его впервые, пришлось держать в руке носовой платок? Слёзы мешали читать то один, то другой абзац…
Всю жизнь, за исключением лет учёбы в институте и службы в ВМФ, я жил и живу в селе. И всё, о чём пишет Николай Дмитриевич в рассказе «Царь Васишка», для меня близко, зримо, знакомо.
Вот первый абзац: «На току получилась драка: двое пьяных двинули в нос Ивана Бутакова, тоже пьяного, и тот мешком отрубей упал в крапиву! Иван выполз на чистое место и там начал выть и кататься. Те двое заорали песню и пошли себе вдоль деревни».
Боже мой, сколько раз видел я такие «картинки». А вот описать такую «картину» так, чтобы и я, и другой читатель, в том числе горожанин, мог зримо увидеть, ощутить её во всей неприглядности, серости, пыльности, дано не каждому. Давайте посмотрим палитру красок, слов, образов, которыми пользуется автор: «получилась драка» – именно не вспыхнула – получилась. Какое-то время, скорее всего, долгое время трое выпивох топтались на задворках села, выясняли, кто кого из них «уважат», кто кого «не уважат». Выяснение – действие замедленное. Пьяницы говорят одеревеневшими языками: «Ты-ы-ы м-м-м-е-е-е-е-ня-я-я а-а-а у-у-у-ва-а-а-а-ж-а-ашь?»
Жарко. Пахнет водкой, самосадом…
«Двинули в нос» – не ударили – двинули. Лениво, не злобно. «Двинули в нос» потому, что Иван им надоел. Они устали доказывать ему, что уважают его. И они «двинули» – отодвинули, оттолкнули Бутакова. Не зло – по-доброму, по-свойски, по-дружески…
«И тот мешком отрубей упал в крапиву!» Грузно, мягко упал. Не рухнул, не был сбит с ног – упал мешком отрубей. Драка не была злой. И, падая в крапиву, Иван Бутаков просто-напросто разыгрывал сцену, разыгрывал роль страдальца. В сцене нет зла, злости.
«Иван выполз на чистое место и там начал выть и кататься». «Выполз» – игра в пострадавшего продолжается. Не вышел – выполз. Тут и своеобразная рисовка Бутакова: вот видите, какой я пьяный. На зависть всем другим мужикам. И опять же – так избит, не могу встать на ноги. Ползу.
Что же касается «чистого места» – тоже сказано очень точно. В народе не зря говорится: «На миру и смерть красна». Останься Ванька Бутаков лежать в крапиве – никакого бы эффекта не было. А тут опять разыгрывается сцена, которую может увидеть всяк проходящий мимо. Увидеть и – пожалеть Ивана. Пьяницы любят, когда им сочувствуют и когда их жалеют.
«Те двое заорали песню и пошли себе вдоль деревни». Заорали песню. Не запели – заорали. И этот ор, эта ходьба пьяных мужиков вдоль деревни – сцена, рассказывающая и об их характере, и о деревенской действительности. Не злодеи они, эти двое, двинувшие в нос Бутакова. Толкнули – упал, испугались – бодрят себя песней. В то же время показывают всем свою удаль, силу. Идут вдоль деревни. Вдоль – чтобы видели все, чтобы видела вся деревня… Таков русский характер. Выпил – так пусть видят все. Подрался – пусть видят все. Получил по носу – пусть видят все.
Каждое слово Николая Янькова настолько точно, ёмко, сочно, что не позволяет прочитывать себя бегло, невнимательно. Такая весомая содержательность слов, строк, такая их точность присуща произведениям Гоголя и О. Генри, о которых сказано выше.
А каковы характеры людей, не хочется в данном случае употреблять литературное слово – термин «героев», о которых рассказывает Николай Дмитриевич. А как прост внешне и как глубок по смыслу сюжет рассказа.
…Живут в далёкой от железных дорог и аэродромов сибирской деревне, окружённой с трёх сторон тайгой, а с четвёртой – высоченной сопкой, простые добрые советские люди. Много работают. Иногда выпивают и даже дерутся, орут песни. Как принято в Сибири, в Забайкалье, чуть ли не зазорным считается выделяться из своих земляков – односельчан.
И как все сибиряки, и прежде всего забайкальцы, это гордый и сильный, дорого ценящий свою честь и достоинство народ.
Ничем особенным, по крайней мере, так кажется ему самому, не выделяется из односельчан колхозный пастух Василий Утин – Царь Васишка, как его часто за глаза называют в деревне даже дети. В сибирских деревнях, как, наверное, и в российских деревнях вообще, прозвища широко распространены и живучи. Почему? Ответить трудно. Скорее всего, потому, что и большинство фамилий русских людей произошли от прозвищ, от имён. Петров – сын Петра. Иванов – сын Иванова. Шубин – Шуба, кто-то когда-то в роду шил шубы. Пирогов – Пирог. Кто-то когда-то пёк пироги и т.д., и т.п. Фамилия Василия Утина наверняка говорила о том, что родоначальники его, скорее всего, отличались своеобразной «утиной» походкой, разводили уток или охотились на них.
Но в данном случае прозвище Царь Васишка закрепилось за Василием не по причинам, которые неполно, наспех перечислены выше. У пастуха, не очень грамотного (очень грамотные не пасут коров и быков), трудолюбивого, доброго, глубоко порядочного и трезвого, непьющего человека с молодых его лет появилось редкостное хобби – «любит он читать про царей». «Про царей у Василия Утина целая стопа книжек и разных вырезок. Выпрашивает у библиотекаря списанные комплекты журналов, вроде «Вопросы истории» и «Знание – сила», и там находит что-нибудь забавное про царское житьё-бытьё. Василий копит вырезки и складывает их в самодельный чемодан из фанеры.
Шевелит мозгами Василий, думает. Силится понять через царей: откуда есть, пошла на земле грязь и зависть, всякая людская ложь и паскудство? По фактам выходит – от них пошла, от царей! Даже и во всех иностранных книгах об этом сказано: соврать, подослать наушника, убить брата царю – всё равно, что раз плюнуть. Своих детей, и то не жалели – подсыпали им в чашку яду, чтобы только те не потеснили их, когда подрастут».
«А один раз он сказал мужикам на покосе, когда те пережидали жару в холодке:
– Был на земле всего один справедливый и добрый царь. Народ кушаны жили в давнюю древность. Был у них царём пастух. Такой же простой мужик, как мы с вами. Звали того царя Васишкой.
Мужики от хохота в траву попадали:
– Ха-ха-ха, царь Васишка!
– Ну, такие имена у них были: Хавишка, Канишка, Васишка, – пробовал объяснить Василий.
Но с того дня прилепилось к Василию Утину – Царь Васишка. Даже как-то подходило к нему это прозвище: низенький, карагазистый, с морщинистым синеглазым лицом».
Николая Янькова трудно цитировать. Трудно оторваться от его текста, перейти на собственный язык.
За высокие показатели в работе Василий Утин – Царь Васишка – направляется на ВДНХ. Скромный, застенчивый человек, никогда в жизни не бывавший в Москве, он старательно скрывает свою радость и гордость за самого себя.
«– В Москву, говорят, собираешься? На ВДНХ отрядился? (Спрашивает И. Бутаков)
– Придётся ехать, – скромно сказал Василий Утин. – Куда денешься? Посылают!
На самом деле Василий очень гордится тем, что числится хорошим работником и у него лучший в районе нагульный гурт».
В рассказе «Царь Васишка» – разные люди. Трудолюбивые и с ленцой. Старательные, дисциплинированные и любители подебоширить. Добрые и не очень. Нет злых. Нет зла. В мире, в жизни Василия Утина – свет доброты. Даже тогда, когда сын Ивана Бутакова Ганька со своим другом Мишкой Зыковым сломали доски изгороди Утиных и выпустили свиней, Василий не столько разозлился, сколько обеспокоился за дальнейшую судьбу хулиганящих пацанов.
По деревенскому обычаю, а точнее по старинному обычаю на Руси, муж и жена считаются едиными – едины и в горе, и радости, в здравии и болести.
Мотря – тихая, светлая жена Василия, которую он сравнивает с ясным садом, хотя они прожили вместе больше двадцати лет, – так же чиста и добра, как муж. И даже, как это положено жене, прикрывает его от самого Василия, не позволяя ему резко, необдуманно, подчиняясь минутному настроению, судить излишне строго о людях даже заслуживающих осуждения.
«– Не от добра, наверное, пьёт Иван-то Бутаков, – сказала Мотря. – В нутро глянуть – у кого болячка, а у кого рубец от беды. А никто в нутро-то не смотрит. За Ганьку Иван-то переживает. На гармони играть Ганька шибко способный. Учить его Иван повёз в город, а там не взяли. Он и пьёт теперь».
По своей сути Иван Бутаков не злой человек. Он обижен. Обижен на всех и на всё из-за того, что сына Ганьку не взяли учиться в городскую музыкальную школу. Обида породила озлобленность. Даже озлобленность, её, наверное, можно назвать первой ступенью зла, ведёт к распаду личности. Бутаков превращается в пьяницу, в завистника, недоброжелателя. Миазмы его озлобленности разрушают характеры, судьбы жён, детей, так или иначе задевают, ранят односельчан. Недаром же рассказ «Царь Васишка» начинается с эпизода, когда двое мужиков, односельчан, друзей Бутакова, бьют Ивана и бросают его валяться в крапиве. Как говорят и сегодня в наших деревнях, сёлах – «выпросил», «получил по заслугам».
Но самое тревожное, опасное – озлобленность, которая легко передаётся другим, особенно детям, в конце концов перерастает, переходит в смертельную фазу – зло.
«– Это они нарочно пакостят! – рассердился Василий. – У самих во дворе трын-трава, и чужой ухоженный двор видеть спокойно не могут. Отец – пьяница, всё время злой ходит, и сын растёт такой же варнак!»
Зло – опасная, заразная, готовая переродиться в наследственную болезнь. Можно ли с ней бороться? Есть ли такое лекарство, которое может на корню пресечь её развитие?
Есть, говорит автор Николай Дмитриевич Яньков. Есть такое лекарство. Его находят деревенский пастух, Царь Васишка, Василий Утин, и его жена, светлая, как ясный сад, Мотря. Это лекарство – добро.
Открытие не ново. Это лекарство против зла нашёл и ратовал за него Лев Николаевич Толстой (вспомним о непротивлении злу насилием), о целебной силе его знали А.П. Чехов, Ф.М. Достоевский, знали и знают все русские, советские, российские писатели. Добро, доброта – стержень, основа нашей, да и мировой прогрессивной литературы.
Во имя победы добра над злом, можно сказать, и существует литература. Угрожающие вопли фашиствующих бумагомарак, даже переплетённые в книжные тома, не могут относиться к литературным произведениям, называться литературой.
Продолжение следует…
Борис МАКАРОВ,
член Союзов писателей и журналистов России, заслуженный работник культуры РФ и Агинского Бурятского округа, почётный гражданин Читинской области, кавалер медали «За заслуги перед бурятским народом»