Елена Сластина
Как зовут лохматую дворнягу, которая живёт у деревенского кладбища, проезжие люди не знают. Мало ли псов сидят у обочины, лениво виляя хвостом.
Эта не виляет. И не смотрит взглядом «возьми меня с собой». И, кажется, вовсе не нуждается в человеке.
У неё был Человек. Они жили вдвоём, и никого у них больше не было. Хотя село небольшое и незлобивое, с рождения до последнего вздоха все друг у друга на виду. Но так в жизни собачьей и человечьей вышло.
А когда её Человек однажды утром не вышел на крыльцо, не положил на собачью голову тёплую большую ладонь, не задымил сигаретой, оглядывая побуревшие сопки, она почуяла беду и забилась в отчаянном плаче, распугав ворон.
«Вот тебе и собака», – вытерла глаза соседка, ушла к себе, гремела бидонами на веранде, а потом вынесла парного молока.
Собака не подошла.
А когда её Человека похоронили на высоком берегу над речкой Хилок, она не вернулась в тёмный дом с заплаканными окнами – осталась на кладбище. На долгие годы осталась.
– Видал? Не уходит, – качали головами мужики, возвращаясь с работы на путях.
– Так и живёт тут, – ахали женщины, прибираясь на родных могилках. Оглядывались, когда уходили, и молчали потом дорогой, вздыхали, думали.
Тёмная фигурка, как памятник, живой памятник собачьей верности, заставляла людей восхищаться неказистой дворнягой. Её подкармливали, но сближаться настолько, чтобы увести её в свой двор, она не позволяла никому. Будто раз и навсегда закрыла этот вопрос, как человек после трагедии, которая сжигает привязанности в сердце.
Две родные сестры, женщины, давно овдовевшие, повидавшие в жизни и горе горькое, и женское материнское счастье, взяли над Собакой шефство.
«Пост номер 1», – опять пришлось удивляться односельчанам. И наверное, никто сначала такого не ожидал. Да только «пост» тоже растянулся на годы, и в любую погоду-непогоду ровно в 12 часов дня тётя Наташа и тётя Анна стали приходить к кладбищенской ограде, оставляя Собаке её пайку.
Не только кормили.
Собака щенилась. Надо сказать, что в деревне, где каждый десятый взрослый – охотник, с этим всегда было строго. Дворовых случали с таким расчётом, что будут охотничьими, значит, будут у дел. По крайней мере, ни стай, ни свор «ничьих» не было и нет. Если щен не пристраивался долго, то оказывался в школьном дворе. Ребятишки снимут с себя кофты, устроят ему матрасик под крыльцом, натаскают яств, даже сок с трубочкой отдадут – поделятся, а через день-два сироту заберёт учительница, и щен вырастет вот в такое ушастое, домашнее, добродушное счастье.
В общем, Собака щенилась. И люди, которые издавна этот вопрос решали жёстко и быстро, стали разбирать кутят, потому что отвезти их мать к ветеринару возможности не представлялось – она по-прежнему не подпускала близко людей. Но они уважали её верность и память.
Одна собачка из выводка осталась с матерью. Но сердобольные опекунши только обрадовались: Собаке не будет так одиноко.
Через два или три года случилась беда – Собака-мать попала в капкан. Кто, зачем, где насторожил его, не знаю. Знаю только, что женщины на свой страх и риск перевязывали рану. Прятали антибиотик в куски хлеба и колбасы (а как ты спрячешь от пса, если сам он жить не захочет?). Видимо, Собака захотела. Поправилась.
А после пропала молодая. И несколько дней женщины, и их давно взрослые семейные дочери с мужьями обходили окрестности, искали. Нашли по слабевшему уже визгу – горемыка попала в козью петлю. Это была операция по «спасению рядового Райана». Зять обмотал руки телогрейкой. Как мог, защитил лицо. Но сумел, вытянул пса из удавки.
«Нельзя их тут оставлять, тем более, снова подступает зима», – решили семейным советом.
Обеих собак удалось как-то поймать и увезти на подворье, где в сарае их уже ждали сухая подстилка, миски с едой. Но…
Собаки пробыли там несколько дней. Пробыли, но проживать отказались. Не скулили. Не рвались. Хотя ночами, очевидно, пытались устроить побег (рыли подкоп у стены). Но просто лежали, молча, положив голову на передние лапы, когда входил человек. Просто смотрели. Не прикасались к еде. День, три, неделю.
Женщины не выдержали. Поплакали и распахнули дверь. Собаки вернулись на кладбище.
В 12 часов дня тётя Наташа и тётя Аня снова пошли на «дежурство», и Собака, тоже вернувшись на свой многолетний пост, начала есть.
«Собака – друг человека. Но и человек – друг собаки», – говорит мне мама, когда рассказывает эту историю. И правда, о собаке или людях она? Сразу не разобрать…
И конечно, забайкальский случай – не первый, не единственный. В Анапе несколько дней назад умер пёс, что 12 лет приходил к морю и ждал хозяина, который из плавания уже никогда не вернётся. Местные хотят поставить псу памятник и, конечно, вспоминают фильм «Хатико», над которым не рыдал только… да все! Абсолютно все точно рыдали.
Наш деревенский «Хатико» отличается от верных сородичей тем, что открыл глубины и человеческого сердца. Сострадания, которое необходимо человечеству не меньше лекарств от рака и других неизлечимых болезней.
Хорошо, что оно – сострадание – передаётся по наследству… Дети у этих двух женщин такие же – не пройдут мимо чужой беды. Жизнь свою безрадостную, собачью доживал в семье громадный и добрый пёс. Пёс был никому не нужной копной шерсти, старел на маленькой станции, мок под дождём и с тоской смотрел на проходящие поезда. Помощник машиниста, молодой парень, не выдержал – забрал беднягу и привёз в родительский дом.
Собака, которая у погоста, и сейчас жива. Вот я вам пишу про неё, и август глядит в окно дождливыми звёздами. Они знают больше нашего о настоящем и вечном.
Фото автора