Французский этнолог Жюль Эмиль Легра (1866–1939) преподавал в лицее и университете Бордо. В 1890 году он начал путешествовать по России и изучать русский язык. Сначала из Москвы едет через Урал, исследуя жизнь переселенцев в окрестностях Омска и Киргизии. Далее, получив командировку Министерства просвещения Франции для изучения переселенческого дела в Сибири, едет по построенной части Транссибирской магистрали, а затем в тарантасе по тракту. Из Иркутска – в Кяхту и далее по Забайкалью. Часть этого путешествия отражена в переведённом отрывке. Наша с вами задача – сравнить, очень ли всё изменилось за полтора столетия. Учтите, что почта в то время – больше про почтовых лошадей и станции, чем про письма и посылки, хотя также и про них.
От Верхнеудинска до Читы
1–5 июля
Я собирался выехать на следующее утро, но в Забайкалье человек предполагает, а почтмейстер располагает. Не только у верхнеудинского почтмейстера не было для нас лошадей, но к тому же, несмотря на двухрублевик, незаметно вложенный в его длань, он не мог или скорее не хотел сказать нам, когда же они у него появятся. На все наши требования он защищался возможным прибытием почты. По опыту зная стоимость такого предлога, я решился в сопровождении двух врачей обратиться к исправнику или начальнику полиции. Этот украшенный по всем швам галунами чиновник удовольствовался беглым просмотром министерского документа и с крепким рукопожатием выразил своё сожаление и невозможность что-либо сделать для меня. Снизу доверху все чиновники поддерживают друг друга. Потребовать что-либо – дело невозможное; здесь так далеко от Петербурга, что все столичные рекомендации не стоят покровительства местного еврея.
Вот уже целых шесть дней, как я выехал из Иркутска, а добрался только до 320 километра, и ещё нужно проехать в тарантасе 856 до Сретенска. Амурские пароходы ходят два раза в месяц. Сегодня 2 июля, и следующее отправление будет 13-го. На дорогах от Томска до Иркутска, где лошадей достаточно, я ехал, не беспокоясь. Но здесь положение не таково, я опасаюсь новых задержек. Особенные сомнения вызывает тарантас, он сейчас в руках тележного мастера, занятого починкой его потрёпанного остова. Теряю драгоценное время. Опасаюсь, что десяти дней будет недостаточно, тем более что на пути два города – Чита и Нерчинск, а я хорошо знаю, что при выезде из городов больше проблем с почтой.
С другой стороны, пребывание в гостиницах абсолютно не искушает. Вкратце я выскажу свою оценку этому причудливому заведению, осмеливающемуся называться Hôtel de Paris: в нём всего не хватает, и всё – по безумным ценам. Двойные окна, законопаченные снаружи и изнутри, не открываются, и как следствие невозможно проветрить комнату. Поскольку теперь очень жарко, в ней задыхаешься. Днём терзают чёрные рои мух, по-хозяйски устроившиеся на нашем жирном столе. Ночью донимают другие насекомые. Наш номер, предназначенный только для проезжающих путешественников, выходит в большой зал с бильярдом, давно расставшимся со своим родным сукном, что не мешает шумно отдыхать вокруг него городским любителям.
Две старые еврейки извлекают – надо это отметить – выгоды из этого здания, которому я не сделаю большей рекламы. Сегодня суббота. В самых лучших своих платьях, вооружившись огромными очками, они читают толстую книгу, напечатанную еврейскими буквами.
Я иду с несколькими письмами на почту. Служащий, с кем я имею дело, привык расшифровывать китайские надписи, но он ничего не понимает в моих. С любопытством смотрит на мои письма и сверяется с инструкциями. Стараюсь ему объяснить, что поскольку Франция – на Западе, то письма, которые я ему вручаю, должны пройти по России, в чём он, кажется, не совсем уверен. Оплата за пересылку для всех стран, входящих в почтовый союз, равна 7 копейкам. Существуют конверты с марками этой же цены (такое было бы здорово установить у нас во Франции, а здесь это давно существует). Почтовая карточка стоит 3 копейки, таким образом, по нынешнему обменному курсу, я мог за 7 с половиной сантимов общаться с моей семьёй: переписываться из глубины Сибири с Европой или Америкой мне стоило бы дешевле, чем между парижскими улицами.
Должен сказать, что все письма или открытки, отправленные мною, исправно доходили до адресатов, хотя я и не предпринимал предосторожности отправлять их заказными, что можно сделать за двойную плату, что делают почти всегда сибиряки, чем, кажется, и показывают малое доверие к собственной администрации. Другие путешественники, кажется, имеют причины жаловаться на русскую почту, а я счастлив отдать ей должное. Пересылка корреспонденции очень хорошо организована в Сибири, а в столь отдалённой стороне лучше и желать нельзя.
Позднее, когда я приехал в Китай, я обнаружил в почтовом отделении Шанхая письма, напрасно догонявшие меня по Сибири; они были аккуратнейшим образом перенаправлены по моим указаниям и проследовали за мною до Тяньзина. Русский консул этого города, кому я писал по прибытию в Японию, заботливо переслал мою корреспонденцию по указанному адресу; всё прошло наилучшим образом. Я даже получил таким образом несколько пакетов журналов за последние несколько месяцев. Я не стал бы гарантировать, что все из отправленных мне журналов в них находились, так как известно, что полиция тщательно проверяет печатные отправления и пропускает через границу те, которые кажутся ей безобидными. Но это следует по внутреннему регламенту, и за это не следует обвинять администрацию почты. Я не заметил, чтобы такие предосторожности были приняты по отношению к моим письмам.
Однако чтобы показать, с какой мелочностью проходит политический надзор по отношению к газетам, привожу следующий факт. Много номеров газеты «Тан» (Temps, «Время») дошли до меня с широкими чёрными полосами, делая не читаемыми некоторые отрывки: используя смоченный жирными чернилами тампон, замазывают так неприятные статьи, всё-таки сохраняя в остальных текстах газеты части, не вызывающие опасения.
Ещё одна примечательная деталь, незначительная, если хотите, но, может быть, имеющая в основе чувство недоверия: у русских есть привычка клеить марки на противоположной адресу стороне, создавая таким образом вторую печать, ещё раз скрепляющую письмо.
Наконец, 3 июля, в воскресенье, неприступный почтмейстер решает капитулировать. С милостивым видом подходит к нам с сообщением, что наши лошади готовы, несомненно, с желанием исторгнуть за добрую весть ещё двухрублёвую бумажку, чего я остерёгся ему предложить.
Погода прекрасна, удовольствие расстаться с ничегонеделанием заставляет быстро забыть неприятности предыдущих дней. Теперь мы покидаем большую дорогу между Европой и Китаем, чтобы выйти на дорогу к Амуру, которая тянется в восточном направлении, поднимаясь немного к северу.
Пейзаж существенно меняется по сравнению с тем, что я уже видел в Сибири. Дорога поднимается по долине реки Уды, она идёт близко к правому берегу. Толстый слой песка сильно затрудняет лошадей. Тем не менее, расстояния между почтовыми станциями (прогоны) длинны: первый прогон – 35 вёрст (1 верста – 1,07 км. – Прим. перев.), второй – 33 версты.
Мы переезжаем реку Курбу. Местность довольно населена; среди обычно серой равнины зеленеют за изгородью обработанные участки. Древний лес исчез. Ни на полях, ни на берегах рек – ни деревца. Направо и налево вырисовывается двойной ряд холмов, покрытых только соснами, никакого кустарника в их тени. По обеим сторонам дороги тянется пустое пространство, огороженное к полям.
Деревни малы и жалкого вида. Однако буряты, составляющие бо’льшую часть населения, – люди состоятельные, у них много лошадей и коров. Их никогда почти не увидишь пешком: мужчины и женщины ездят на лошадях или в маленьких тележках. Те и другие одинаково в сапогах, остроконечной шапке и синем халате.
Продолжение следует…
фото alumni.mgimo.ru