Окончание. Начало в №26.
Бывший чабан совхоза «Ундинский» Виталий Иннокентьевич Лесков с апреля прикован к постели, так что вышел неожиданный визит корреспондента неудобным, да уж как получилось. А встречала дочка Валентина, которая теперь и за врача, и за сиделку. Супругу Виталий Иннокентьевич 19 лет как схоронил. Жили, работали, детей растили, таких, что родителей не забывали и отца в беде не бросили. В старинном доме всё на века сделано. На потолке два крюка для зыбок, где не одно поколение семьи Лесковых качали. Отливают известью не знавшие штукатурки стены, по которым каждый год проходят кисти дочек, давно вылетевших из родительского гнезда, но каждый год навещающих отца. Елена живёт в Новосибирске, а Валентина – в Мирнинском районе Якутии.
«Штукатуром-маляром отработала не один десяток, так что дело-то привычное, а папу мы давно к себе звали, да не едет он никак, а теперь вот и вовсе нетранспортабелен. Жду сестру, чтобы поменяться, она поживёт, потом я вернусь», – поясняет отличное качество побелки нештукатуренных стен и суть дела Валентина.
Дому больше двухсот лет, в нём ещё прабабушка ветерана жила, а она сто лет отмечала. Отсюда отец Виталия Иннокентьевича – Иннокентий Григорьевич – ушёл на фронт. «Всю войну снаряды возил на полуторке, и ни одной царапины, я совсем маленькая была, когда его не стало. Помню, как он нас с братом один раз на машине прокатил. Дедушка после фронта в колхозе шоферил. Там уцелел, а в мирной жизни не выжил», – слушаю Валентину. Горьким горем и страшными воспоминаниями, которыми не делились, выходила из фронтовиков та война.
Медицина и внимание
«Папа всю жизнь на земле, ветеран труда, больше 40 лет стажа. Отара у него была на 600 голов, мама на окоте всегда помогала, и я один раз после десятого класса за ягнятами ходила», – рассказывает Валентина и несёт отцовские награды, среди которых орден Трудовой Славы III степени от 30 марта 1978 года. А я жалею о том, что не могу поговорить с Виталием Иннокентьевичем в силу его состояния здоровья. Зато слушаю дочку и в очередной раз понимаю, как далеко на задворки отбросила жизнь забайкальские сёла, и с радостью узнаю, что есть они – неиссякаемое милосердие и человеческое понимание.
«Папа у нас в доме неожиданно упал, потом оказалось, что перелом шейки бедра. Вызвали мы скорую, поставили укол, фельдшер сказал, что в райцентр машина нас увезёт, а обратно самим надо добираться. Решили такси вызвать, приехал молодой парень, увёз, в больнице помог папу на рентген донести и обратно домой привёз, а денег с нас не взял. Вот говорим мы о плохой жизни, а люди-то добрые всегда есть, и от этого полегче. Теперь папа в постели, навещает нас фельдшер, а какая у неё аппаратура? Поговорит хоть с нами, и всё. Хирург из районной больницы ни разу не был, никакого контроля врачебного нет. Я сама из Забайкалья в Якутию 40 лет назад уехала, там, конечно, тоже сейчас всё изменилось не в лучшую сторону, но тут, на мой взгляд, с каждым годом всё хуже и хуже. Как и всегда, нет краю должного внимания: сейчас Крым тонет – трагедия, что на слуху, а про Забайкалье – только мельком. Сегодня услышала про размеры компенсаций в зависимости от степени ущерба: 10 тысяч рублей при незначительном, 100 тысяч при полной потере имущества. Как подняться людям на такие деньги, если без дома остались?» – слушаю Валентину, и больших аргументов «против» нет. Люди, они и в Забайкалье люди, хотя крымчанам тоже пока больших компенсаций за потерю имущества не сулят, цифры те же самые.
100 тысяч и деревянный дом
Что касается выплат и размеров ущерба, то, по информации пресс-службы Правительства Забайкальского края от 28 июня, пострадавшими на данный момент признаны 2787 забайкальцев. 661 человек уже получил компенсацию по 10 тысяч рублей на общую сумму свыше 6 миллионов рублей. По 50 тысяч заплатят 328 сельчанам, которые частично потеряли имущество. По 100 тысяч рублей получат 308 жителей края, лишившиеся домов. Предварительная сумма на 28 июня составляла 53 миллиона 810 тысяч рублей. Комиссии по оценке ущерба ещё работают в районах. Общий ущерб от стихии, по данным от 29 июня, составил 53,7 миллиона рублей. Для сравнения: предварительный ущерб от стихии в Крыму составил 12,5 миллиарда рублей. На 28 июня пострадавшими признаны 1587 крымчан.
Рассуждать о том, что можно купить или построить на 100 тысяч рублей, наверное, не стоит. Приведу данные «РБК» от 15 мая текущего года: «Стоимость досок, применяемых в строительстве, с апреля 2020-го по апрель 2021 года увеличилась в два раза, свидетельствуют данные Ассоциации деревянного домостроения (входят компании Honka, Good Wood, корпорация «Русь», «Талион Трейдинг» и др.). Год назад 1 куб. м доски стоил в среднем 11–13 тыс. руб., сейчас – уже 22–26 тыс. руб., приводит пример сопредседатель правления ассоциации и совладелец компании «Изба де люкс» Юлия Юрлова».
В государстве рост объясняют спросом на древесину за рубежом, увеличением роста деревянного строительства в стране после «пандемийного» года. Нам всегда всё объясняют «правильно», и давно известно: то, что наценили, уже никогда не вернётся к прежней планке.
Резкий скачок цен на древесину, скорее всего, приостановит даже программное строительство на селе, а пострадавшим людям придётся большей частью уповать на себя да добрых людей. Понятно, что собрать до 30 июня документы в тех сёлах, что отрезаны от райцентров, смогут не все. И ещё один факт: в Балейском районе прорыв дамбы в районе села Алия произошёл из-за работы там незаконных золотодобытчиков. Сколько отстойников во время ливней «освободились» у добытчиков по закону, не скажет никто. И это ещё одна причина потопов в забайкальских сёлах.
Такое горькое убеждение
Последний разговор в Лесково с Петром Георгиевичем Лесковым ведём на деревянном крыльце старого дома. Рядом кошка Машка глаза на солнце щурит и чужих людей не чурается. Мой собеседник – из тех, кто несколько раз уезжали из села. Вначале молодым на Север вслед за сестрой, там токарное дело освоил и на родину вернулся. А потом жизнь то в Унду направляла, то в Калинино под Нерчинском, всё в поисках работы. Итог вышел простой: нигде, кроме того места, где родился, не пригодился, да и дочка Валя тут живёт, рядом в Унде брат Иван и сестра Люба.
«Огород только остался, нынче куриц держать бросил, зерно из Балея возим, всё дорожает. А так привык уже к такой жизни: по врачам ходить непривычный, хлеб раз в неделю да привозят, газеты тоже изредка отправляют по-разному. Бывает, что со школьниками из Унды пересылают», – слушаю моего собеседника. В рассказе его ни возмущения, ни надежды, только горькое убеждение, что лучше не будет.
Никто не скажет, сколько умирает село. Наверное, Лесково будет стоять столько, сколько простоит ещё недостроенный дом 35-летнего Андрея Колобова. Пусть у него всё сложится: лес-то подорожал, а нормальная человеческая жизнь в цене совсем упала.