Мы, россияне, часто сталкиваемся со странными, достойными анекдота представлениями о нашей стране иностранцев. Под иностранцами мы чаще всего имеем в виду жителей Западной Европы. Конечно, далеко мы живём, за дальними горами, за мёрзлыми морями, до нас, по выражению гоголевского городничего «три года скачи, не доедешь»! Сильно загнул, да для красного словца чего не скажешь! Нас и русскими-то долго не называли, а всё московитами да татарами – чуть ли не до середины XIX века. Всё отрыжка времён Золотой Орды, её северного улуса Московии. Европа кончалась в XVII веке Днепром, а в XVIII – Волгой. Недаром Блок позднее возглашал: «Да, скифы – мы, да азиаты – мы…» И матушка Екатерина, ободряя перетрусивших казанских помещиков во время пугачёвского восстания, называла себя казанской помещицей.
Маркиз Пугачёв
Потерпите, мол, господа, отобьёмся от внутреннего супостата. Неграмотный казак стал «маркизом Пугачёвым» в её переписке с западными корреспондентами. Надо было как-то оправдать множество посланных усмирителей супостата, захватившего несколько губерний и уже было подбиравшегося к Москве. Да и была уверенность, что на Западе легко проглотят «маркиза» за дальностью места и недалёкостью представлений о России.
Война 1812 года, железные дороги сильно приблизили европейские народы. А при сближении вся необычность, особенность действует сильнее на воображение, удивляет и часто раздражает. Этот интерес к необычному побудил писателей, путешественников публиковать воспоминания и фантазии о ставшей модной темой России.
Литературные халтурщики, плохо представляя страну, стали заполнять свои поделки деталями, приводившими в изумление русских, владевших иностранными языками. Особенно позабавили наших соотечественников «troika» в четыре лошади и фраза из любовного романа с русским колоритом: «Влюблённые сидели на берегу могучей реки в тени развесистой клюквы». Хоть стой, хоть падай! Ягода вместо дерева! Да и какая, совсем обычнейшая, и даже с простонародным оттенком. Вот свидетельство из 1799 года:
«Квасник. Есть разнощик холоднаго напитка, называемаго клюковным квасом, которой делается из мёда и ягод клюквы. Его употребляют летом с льдом для питья: служит вместо лимонада для утоления жажды. Продают оной в городах, стоя с ним по большей части на открытых местах, а наипаче на рынке, где проходящие низкаго состояния люди с охотою его пьют, платя за один стакан малое число мелкой монеты».
Клюковной пастилой угощает лавочник свой предмет воздыханий в 1878 году:
«Критикуя вашу коварность с легконравием, презентую вам с сим моим благовонным рескриптом фунт пастилы клюковной (яблочная теперича в башмачках ходит), три четвертки черносливу и полфунта карамели французской, изделия – первый сорт, – кушайте во здравие, а нам это – наплевать! Потому што всей эвтой дряни цена самая ничего не стоющая». Благовонный рескрипт здесь – письмо, обрызганное духами по тогдашней моде среди этого круга. А оцените, каков язык!
Дела клюквенные
Эта «развесистая клюква» стала знаменитой, жива и поныне, приобретя много новых значений:
- Ложное, расхожее представление о чём-либо; стереотип, избитый штамп. Феномен «клюквы» включает в себя устоявшийся набор понятий: Россия – страна снегов и морозов, медведей и ямщиков, водки и икры.
- О псевдонациональном колорите (произведений литературы, искусства). «Анастасию» резонно ругают за «клюкву», но никто не замечает, что это едва ли не первый анимационный фильм, сделанный в традициях бродвейского мюзикла, а мюзиклу на историю наплевать.
- О сплетнях, необоснованных слухах. Слава Богу, вокруг моего имени не ходит никакой «клюквы». Нечего и начинать.
- О чём-то банальном, лишённом оригинальности, не соответствующем историческим фактам, литературному подлиннику; сделанном в псевдонациональном колорите, рассчитанном на массовый успех; китчевом (о телепередаче, фильме, песне, рассказанной истории и т. п.). Музыка Сергея Курехина и игра Марины Нееловой не позволяют фильму выглядеть уж совершенной «клюквой».
Естественно, с существительным в ходу и прилагательное «клюквенный», с теми же значениями. «Фильм так себе, клюквенный к тому же».
Страна Гиперборея
Вернёмся в расцвет клюквы о России. Много примеров нашлось в «Северной пчеле», издававшейся Фаддеем Булгариным, недругом Пушкина, говорят, агентом III отделения и неплохим писателем, что иногда забывается в азарте отрицания. Итак, «Северная пчела», 1839 г. Орфография по возможности сохранена. Вкрапления французских слов были типичны для газет того времени. В скобках даётся русское примерное произношение.
«Нет такой лжи, нет такой нелепости о России, которой бы не поверил француз. Для него Россия Гиперборейская страна, Скифская пустыня, Дивистан, в котором всё, что вам угодно, может случиться. Русские, приезжающие сюда и разсказывающие разныя небывальщины (для шутки над французами), поддерживают их уморительное незнание. Хотите ли знать, что думает парижанин о России, как он себе её представляет? Закуривайте цигару и читайте терпеливо, потому что я буду говорить долго и длинно, как всегда говорят о предметах милых, близких к сердцу.
Там, там, за горами, за долами, за синим морем, есть земля огромная, в полувселенную ростом, с двумя городами, Петербургом и Москвою. Почти всегда на ней лежит снег; только летом, месяца на два, в июне, показывается травка, поднимается, но тут же, бедняжка, зябнет и умирает от сентябрьскаго холода. Как растёт хлеб в этом холодном леднике, француз и вообразить не может. Стужа бывает так сильна, что птицы не могут сносить её и умирают в воздухе. Люди, как разинут рот, так и простудятся; от этого они очень молчаливы и в обществе нет такой одушевлённой беседы, той весёлой болтовни (causerie – козри), без которой парижанин умрёт со скуки. На улицу выходят только бедняки, принуждённые к тому крайностию; все богачи лежат на лежанках, и пьют чай для возбуждения теплоты в теле. Редко в этой Гиперборейской стране показывается бледное солнце, и потому в ней нет искусств, нет живописцев, которые, как всему просвещённому миру известно, не могут жить художественно и работать без света. Что в России так холодно, в этом французы ссылаются на остатки великой армии, которые были заморожены в 1812 году и принесли в Париж самыя верныя известия о нестерпимом, невыразимом и невообразимом Русском холоде. Инвалиды до сих пор живы и будут отвечать, кто отмороженным носом, кто отмороженною рукою, и проч. Поэтому француз уверен, что в России нельзя иначе жить, как по привычке (par habitude – пар-абитюд) к холоду, который есть первый враг человечества».
О породах и дамах
«Вот понятие о физике России. Потом француз думает, что мы все – казаки. Я никак не мог добраться, откуда произошло такое мнение, повторявшееся очень часто. Мне случалось несколько раз говорить о породе русских, и об отличиях их от породы (race – рас) казацкой, но на меня всегда смотрели или как на неуча, который не знает, что говорить, или как на спорщика, который хочет переделывать факты по-своему, для своих любимых выводов. Русский и казак – в Париже совершенно одно и то же. Парижанин думает, что статский казак называется русским, а военный русский – казаком; впрочем, в существе это совершенно то же самое. (Далее казак и калмык – у француза одно и то же. – Прим. Н. Е.)
В следствие такого общепринятаго мнения парижанин удивляется, не находя в русском калмыцкой физиономии, т. е. сплюснутаго носа, выдавшихся скул, и говорит: Monsieur n’a pas l’air russe, du tout, du tout! – Сударь, вы совсем-совсем не похожи на русского!
Всего более бесит меня мнение парижан о наших дамах. Они думают, что у нас нет в целой империи ни одного хорошенькаго личика; все наши дамы бледны, белокуры, с голубыми глазами, без выражения в лице, с рыбьей кровью в жилах. Не увлекаюсь любовью к родине и признаюсь, что дочь Юга, с огненными глазами, с пламенем в крови, должна быть вообще очаровательнее скромной тихой северной девы. Но зато пылкость желаний не есть ли верный залог их скоротечности? Француженка полюбит сильнее русской, но русская будет любить долее, постояннее и лучше. Во француженке более сладострастия, в русской более нежности; у одной – проза чувства, в другой – поэзия любви; во Франции – розы, у нас – лилии, одно стоит другого».
Минутка поэзии
«А вот вам перлы представлений о разных «клюквах» 1911 года с сильным перебором, без чего нельзя в юмористическом стиле. Стихотворение француза, жившего долгое время в России и пожелавшего ознакомить с нею своих соотечественников:
Россия
Под сенью развесистой клюквы (1)
Сидит черногривый (2) казак (3),
Он ставит заплаты из брюквы (4)
На съеденный молью (5) пиджак.
Расправив могучия плечи,
С ним рядом лежит самовар (6),
Грызёт он мечтательно свечи (7),
Макая их в рыбий навар (8).
Течёт ручейком их беседа,
Медлительно, с часу на час,
И льётся чрез кран самоеда (9)
В ушат (10) опьяняющий квас (11).
Вдали ж, увлекательно бойки,
Стоят с поволокой (12) очей
Их жены у бешеной (13) тройки (14),
Запряженной парой коней.
Милы мне картины такия;
Их, право, я часто встречал…
Тебя полюбил я, Россия,
Когда хорошенько узнал!
Примечания к стихотворению «Россия»: 1) Клюква – дерево, в тени которого русские ищут защиты от палящих лучей солнца. 2) Черногривый – эпитет для определения самой высшей человеческой красоты; напр., в известной народной песне: Дайте мне… черногривую девицу, чернобрового коня. 3) Казак – одно из русских племён. 4) Брюква – материал для изготовления платья; отсюда: «брюки». 5) Моль – кровожадный зверь питающийся принадлежностями гардероба. 6) Самовар. См. прим. 3. 7) Свечи – любимое лакомство русских. 8) Тоже. 9) Самоед – оригинальное приспособление для кипячения воды. 10) Ушат – посуда, из которой русские пьют чай, квас или водку; а так как русские всегда что-нибудь да пьют, то и посуда эта всегда находится у ушей. 11) Квас – любимый согревательный напиток. 12) Поволока, наволока – буквально мешок, куда кладётся подушка; глаза в мешках, глаза не совсем ясные, туманные. 13) Тройки всегда бывают бешеныя. 14) Тройка – экипаж, в котором ездят русские пейзане (крестьяне)».