Окончание.
Начало в №№26–31
В заключение скажу несколько слов о себе. Думая о своих учебных делах, я почему-то в первую очередь вспоминаю обучение английскому языку. Было это тогда, когда мы жили ещё в Чите, у Цема, и я ходила на уроки на другой конец Большой улицы (это было не так уж и далеко). Не помню ни дом, ни квартиру, а только холодную, всю заставленную комнатными цветами комнату, окна которой даже с внутренней стороны были заморожены сверху донизу. Моя учительница, пожилая женщина с большим красно-синим носом в тёплой кофте и шерстяной накидке, сидела, держа в обеих руках чашку и прихлёбывая что-то горячее – не то чай, не то кофе. Время от времени она что-то говорила мне хлюпающим голосом. Мне были рекомендованы, по-видимому, хорошие учебники – две небольшие книжки в плотном зелёном переплёте. В первой были небольшие рассказы, очень хорошо иллюстрированные (дети, животные, дома, сады и т.п.), вопросы и, наверное, правила – всё напечатано различными шрифтами. Я как сейчас вижу эти тексты, но не более. Я не получила никаких познаний и навыков. В те времена многие «бывшие» люди, чтобы заработать на жизнь, брались за преподавание. Думаю, моя учительница знала английский, но научить ему едва ли могла. Вскоре эти занятия прекратились, и английским я занялась только в аспирантуре. Я освоила язык в такой степени, что могла читать и переводить специальную литературу.
В Чите я окончила три класса школы. Это поразительно, но я не помню ни школы, ни класса, ни учительницы, ни того, чему нас учили. Только глядя на сохранившуюся фотографию, я вспоминаю кое-кого из детей. Мне кажется, что это беспамятство связано с тем, что в 1927–28 гг. я очень тяжело заболела – начались страшные боли в правой ноге, температура 40. Диагноз – остеомиелит малой берцовой кости. Меня положили в больницу, где работал замечательный, самый известный в Чите хирург – доктор Поликарпов. Он боролся за мою жизнь, что было очень трудно, так как ни в больнице, ни в аптеках не было антисептиков. Каждый момент могло начаться общее заражение крови. Отец предпринимал все возможные меры, и с большим трудом из Харбина доставили риванол. Болела я долго, около двух лет, были рецидивы, повторные операции. Однажды, когда дело явно шло на поправку, доктор Поликарпов, сидя на моей кровати, сказал: «А я уж думал, что ты сыграешь в ящик». Этого не случилось, он спас мне не только жизнь, но и ногу. Выздоровление шло медленно, сначала я ходила с палочкой, но к отъезду в Иннокентьевскую была практически здорова.
В Иннокентьевской меня начали учить музыке. Учительница тоже, как мне кажется, не была профессионалом, но это была сравнительно молодая, живая и весёлая женщина. Она не особенно мучила меня гаммами и «каноном», но разучивала со мной приятные, мелодичные пьески («Гвоздичка», «Андалузка» и, кажется, даже «К Элизе»).
Я пошла в 4-й класс железнодорожной школы (иной не было). В то время процветал бригадно-групповой метод обучения. Это метод мог быть изобретён только в стране победившего пролетариата под водительством тов. Крупской (вскоре метод был признан порочным). Все ученики разбивались на группы-бригады по 7–8 человек, выделялся бригадир. Каждая такая группа располагалась за отдельным столом. Учителя что-то объясняли, давали задание, потом выдавали учебники и тетради, и каждая группа сообща учила материал, решала задачи, выполняла задания по русскому языку и т.п. А затем бригадир отчитывался перед учителем (кажется, для ответов иногда привлекали и членов бригады). Это была идеальная система для лентяев и очень трудная для детей, желающих что-либо понять и выучить. Для меня были интересны уроки естествоведения. У школы был большой огород, у каждой бригады – часть грядки. Весной нам выдавали семена, мы их проращивали и сажали в ящики, а затем рассаду – в грунт. При этом вели подробный дневник: сколько семян взошло, длина ростков, температура воздуха и воды для полива и пр., и пр. Нужно сказать, что эти записи были прототипом лабораторного журнала.
В Москве, видимо, с подачи своего друга Б.П. Горбушина, отец, посетив директора, устроил меня в образцово-показательную школу-десятилетку №19, находившуюся на Зубовской площади. (…) Я поступила в 6-й класс. До сих пор для меня остаётся загадкой, каким образом я, с моим «багажом знаний», стала с первых же дней круглой отличницей. Была ею все годы, вплоть до окончания школы в 1937 году.
В 1937-м вышло очень важное правительственное постановление – были введены «золотые» и «серебряные» аттестаты. «Золотой» давал право поступления в любой вуз без экзаменов. Впоследствии появились золотые и серебряные медали, практика вводилась, появился и ажиотаж, и взятки, но в довоенные годы аттестаты имели и вес, и значение. В нашей школе было два параллельных класса, а единственный в школе «золотой» аттестат получила я. Это было приятно, но главное – решило проблему поступления в вуз. Дело в том, что в то время совершенно официально существовал процент для принятия в высшее учебное заведение детей интеллигенции (государство обучало детей рабочих и крестьян).
Таким образом, в 1937 году без единого звука я была принята в Московский государственный университет на первый курс химического факультета, с которым была связана вся моя дальнейшая жизнь. На этой, как теперь говорят, оптимистической ноте я и заканчиваю свои записки.
«Хочу сказать спасибо»
Ирина Белявская, г. Москва
Заканчивая публикацию воспоминаний моей тёти о жизни в Забайкалье в 20–30-е годы, хочу, в первую очередь, поблагодарить всех хранителей памяти Белявских в Чите и Сретенске.
В прошлом году в августе в Сретенске отмечался 150-летний юбилей Александра Капитоновича Белявского, который прошёл удивительно разнообразно: открытие памятника на могиле после реставрации и мемориальной доски на здании краеведческого музея, выступление артистов самодеятельности, бальные танцы на берегу Шилки, ярмарка ремёсел и ожившие картины из биографии военного врача и краеведа, доклады юных краеведов на конференции… А на 333-летие самого города – мощный мотокросс и выступление Константина Фёдоровича Моченова, директора правления Союза геральдистов России с презентацией нового герба Сретенского района.
Прекрасная погода и творческий подъём жителей разных поколений создали душевную атмосферу на этом празднике, который продолжался несколько дней. В торжествах принимали участие и глава администрации района, и главный врач Сретенской больницы, и сотрудники музея, преподаватели школы и жители соседних поселений. Даст Бог, эта прекрасная традиция продолжится, и будет повод для новых участников проявить себя исследователями края, художниками, мастерами, артистами. В этом году осенью пройдут уже 11-е «Белявские краеведческие чтения», посвящённые истории Забайкалья. Инициаторы чтений – Олег Юрьевич Черенщиков и Александр Ильич Чащин.
Пользуясь случаем, позволю себе написать несколько строк о моём отце Вадиме Алексеевиче Белявском (племяннике Александра Капитоновича), поскольку 10 августа 2023 года ему исполнилось бы 100 лет, а родился он (если вы внимательно читали эти мемуары) именно в Чите. Память о местном колорите, укладе жизни и красоте Забайкалья он пронёс через всю жизнь.
Прочитав много публикаций о докторе Белявском, которые стали доступны, а главное – «Записки военного врача» (опубликованные трудами М.Р. Шелеховой), я, кажется, поняла, что именно он стал той личностью в детском сознании моего отца, которой хотелось подражать и следовать. И вот Вадим, подрастая, решает стать, как и дядя Саня, тоже военным врачом и поступает в 1941 году в Военно-медицинскую академию им. Кирова в Ленинграде. Но начались война, блокада, эвакуация в Ашхабад… Только в 1948 году он оканчивает учёбу с золотой медалью, и вся его дальнейшая жизнь будет связана с военной медициной. Сначала работает врачом в воинских частях, потом в Военно-медицинском управлении МО СССР, а c 1960 года – в Генштабе ВС СССР. В 1979 г. он вышел в отставку в звании полковника медицинской службы. Имел награды за оборону Ленинграда, орден Красной Звезды, орден Отечественной войны II степени и даже медаль «Китайско-советская дружба» с удостоверением на шёлке и подписью Мао Цзе-Дуна (1955 год).
Вадим, как и его дядя, прекрасно играл на пианино, виртуозно исполняя произведения Рахманинова, Листа и Шопена, и также создал с однокашниками музыкальный кружок, где они играли трио. На День Победы в 1946 году он подарил своей невесте прекрасные издания нот её любимой оперы «Садко» и своей любимой оперы Верди «Травиата»…
Как и А.К. Белявский, он увлекался фотографией и делал это технично и высокохудожественно: сам изготавливал разные приспособления для сьёмки и печати, готовил прекрасные фотоальбомы, выписывал журналы по фотографии. Думаю, что за свою жизнь он напечатал несколько тысяч фотографий. Вадим Алексеевич также был одарён художественным талантом – прекрасно рисовал в разных техниках. Каллиграфия тоже была его коньком. Храню его тонкие рисунки карандашом и пером…
Читал серьёзные книги по истории (Карамзина, Ключевского, мемуары). Составлял родословные Рюриковичей, Романовых, оформляя их на ватмане с заставками, нарисованными цветной тушью и золотом. Очень любил природу, мог часами бродить по лесу в сезон «грибной охоты».
Папа, так же, как и его отец и дядя, любил чёткое изложение наблюдений и фактов, и его отчёты всегда ценились коллегами по службе. Был очень патриотичен в душе и на деле, правда, как и всё их поколение, прошедшее войну. Это поколение умело ценить дружбу и с одноклассниками, и с однокашниками. Какой это был пример радости общения при встречах с друзьями дома и в академии на юбилейных торжествах. Какие сочинялись оды и тосты в стихах, разыгрывались шарады!.. Все отмечали его чувство юмора без тени пошлости. Ещё в 50-е годы он купил две книги Херлуфа Бидструпа и приучал меня к его карикатурам.
Вадим женился в 1948 году на своей однокласснице Нине Дороватовской – моей маме. Они жили в Москве на Пресне, недалеко друг от друга, переписывались все военные годы, радовались жизни после страшных лет войны, голода и холода. Родители прожили вместе 60 лет. Отец был предан семье, жене Ниночке, дочери, а потом – обожаемым внучкам и правнукам. Но главное в нём было – чувство достоинства и чести, он был истинный русский интеллигент.
Светлая им Память, наша благодарность и любовь!
P.S. Готовя этот материал, нашла коробочку с документами, где рядом лежат продуктовые карточки (август 1941, Ленинград), партийный билет и написанный рукой моей бабушки 90-й псалом, который папа носил в гимнастёрке. Вот такие знаки времени…