«Как хорошо под мамино крыло свернуть с дороги, дороги дальней, бесконечной», – слова из песни Ольги Зарубиной стали неофициальным гимном отчего дома, где тебя всегда будут ждать. Когда я переехал в Читу и впервые за ничтожные семнадцать лет своей жизни стал привыкать к самостоятельности, я считал, что не выдержу. За примером далеко ходить не приходилось – некоторые из моих одноклассников после первого года в чужом городе взяли академический отпуск и вернулись на малую родину. Я, конечно, так не поступил, но первые полгода расставания были прям-таки настоящим испытанием для моей психики. Итак, каково это – покинуть родной дом? И что такое ностальгия? Устраивайтесь поудобнее и давайте разбираться.
Космонавтов, 2, квартира 36 – этот адрес я называл всегда, когда речь шла о месте моего жительства, и только по этому адресу я чувствовал себя по-настоящему в безопасности. Здесь накормят, напоят, обогреют, уложат спать на чистые простыни, поинтересуются твоим самочувствием и ни копейки за это не возьмут. Только здесь простят все твои грехи, вплоть до смертных, и отдадут последнюю рубаху, чтобы обогреть тебя. Потом этого всего не стало. И вот, наконец, спустя «неимоверное» количество мною прожитых лет я смог назвать своим родным домом свой новый адрес в другом городе.
Скоро начнётся то самое беспокойное время для выпускников и их родителей, когда настанет пора оставлять свои деревни, сёла и посёлки, чтобы переехать в Читу, выбрать профессию, собственно, обучиться ей, и, наконец, начать самостоятельную жизнь. Хотя последнее я бы поставил на первое место. Для меня лично тогда, весной 2002 года, всё начиналось относительно радужно, а переезд я представлял себе, как грандиозное, долгожданное, выстраданное путешествие, потому как не ценил то, что имел. Моя соседка по дому, девушка на год старше меня, перед поступлением получила сильнейший невроз и слегла в постель, потому как не желала покидать отчий дом. Я её категорически не понимал, поскольку всеми фибрами души желал вырваться на свободу. Ох, не ценил я тогда того, что было! Одежда сама собой стиралась, гладилась и попадала ко мне в готовом к носке виде. Продукты сами собой появлялись в холодильнике, сами готовились. Единственное, что мне нужно было делать, это периодически убираться в своей комнате и мыть посуду. Правда, была ещё громадная плантация на даче, где нужно было вкалывать, да только работа та носила сезонный характер, к тому же, я готов был ехать хоть в Норильск и долбить там ломом вечную мерзлоту, лишь бы не ходить в школу. Школа… Вот важнейшая причина моей бурной и буйной радости от предвкушения скорейшего отъезда. Как же я её ненавидел, знает лишь один Господь.
* * *
В начале лета мы с мамой сгоняли в Читу, сняли на время квартиру, я сходил, написал сочинение, необходимое для поступления на отделение журналистики филологического факультета, потом сдал приёмной комиссии пухлую папку с документами, портфолио, и прочей макулатурой. Поступил. Сам. На бюджет. Через несколько дней сбегал на зачисление, и мы уехали ждать осени. Визгу было до небес, потому как в школу более не надо было ходить, а перспектива переезда уже не была перспективой, а стопроцентной нерушимой уверенностью в сём мероприятии. А вот потом случился переезд. Если бы я монтировал фильм, то на этом моменте поставил бы страшную музыку.
* * *
Собственно, первый месяц было всё замечательно, потому как новых эмоций хоть отбавляй. Мало-мальски выучил город и номер своего автобуса, познакомился с симпатичными одногруппницами, коих было тридцать два человека на нас, четырёх парней. Готовить я умел, поэтому со стороны быта проблем не было вообще. Я был безумно рад, что вырвался на свободу, где не было школы, дремлющих учителей и отвратительных домашних заданий. Я так вцепился в учёбу, что первую сессию сдал на отлично и мне назначили повышенную стипендию. Мне и ещё двум студентам из моей группы! Из тридцати шести человек! А в школе я считал очень удачной четверть, если в табеле стояло не более восьми троек и одной двойки. Вот тогда-то я убедился, что школа для меня была пустой тратой времени, на которую я «израсходовал» лучшие годы своей жизни (на этом месте отберите газету у детей, если они это читают).
* * *
А вот потом началась тоска, которая накатывала волнами, поглощала и полностью овладевала моим существованием. Тогда я впервые узнал, что такое – родной дом. На лекциях я сидел и малевал на последней странице свою пятиэтажку, раскидистый куст сирени под окном, двор, в котором вырос… Рисовал часто, а потом вырывал и выбрасывал, стыдясь собственной слабости. Мы взрослели, девушки уделяли своё внимание, а мне хотелось домой. Прошло два месяца, я купил билет на маршрутный автобус и покатил на несколько дней в родную сторонку. С каждым километром, с каждым часом становилось всё легче и легче. Вот отворот на Урульгу и кафе, куда мы неизменно заезжали на утренний перекус. Вот началась гравийная дорога и замелькали «почти родные» деревни – Галкино, Савино, Размахнино, Красноярово, наконец, станция Солнцевая, которая сейчас почему-то носит название Солнцево.
Вот мост через Ингоду и меж сопок даже мелькнула высоченная труба ТЭЦ посёлка Первомайского. Мне тогда казалось, что я отсутствовал не пару месяцев, а пару столетий. Всё почему-то стало чужим и мне это не понравилось. Потом мне не понравилось то, что мне это не понравилось. Я не понимал тогда, что, когда я собрал вещи и переехал в город, вместе со мной отправился в дорогу некий семнадцатилетний паренёк, который потом растворился в огромном по моим меркам городе. А вернулся обратно совершенно другой человек. А тот парень исчез, пропал, и больше никогда не вернётся домой. Вернулся же новый я, который не мог понять, почему улицы такие узкие, почему так мало машин на дорогах, почему, наконец, вокруг царит такая звенящая, оглушающая, подозрительная тишина. Я перешагнул порог отчего дома и не узнал его, потому как он стал меньше: стены стали узкими, а потолки – низкими. Вдобавок, родители сделали небольшой ремонт с перестановкой, что, в конце концов, окончательно лишило меня того самого представления о доме детства. И вот с тех самых пор я стал всё меньше и меньше тосковать по родине, поскольку знал, что уезжать будет один человек, а возвращаться – совершенно другой, хотя физически речь идёт только обо мне.
Я ходил теми дорогами, которые вели в школу, посещал те магазины, где бывал в детстве, прогуливался по детской площадке, где лепил куличики в трёхлетнем возрасте. Я ничего этого не узнавал, потому как смотрел на всё уже городскими глазами. Мне казалось, что я тут жил много лет назад, может быть даже в прошлой жизни.
* * *
Город затянул окончательно и бесповоротно, но найти новый родной дом здесь я не мог много лет. Приходилось снимать квартиры и комнаты, часто переезжать по причине студенческой бедности, поэтому всё окружающее казалось мне отвратительно казённым, не принадлежащим мне. На тот момент у меня был новый холодильник, купленный в кредит за баснословные по тем деньгам девять тысяч рублей, матрас и большой баул с книгами. Всё! Технически я мог собраться для очередного переезда в течение двадцати минут, что иногда и приходилось делать. Всё для меня резко изменилось, когда я получил первую зарплату. Именно в тот момент лопнула тончайшая нить, соединяющая меня с тем, истинным, но уже невообразимо далёким настоящим родным домом. Пошёл работать я на втором курсе. Первая зарплата была в двадцать раз больше самой повышенной стипендии. Тогда-то я и задался совершенно уже взрослым вопросом – а для чего я вообще пошёл в университет?
Десять лет на школьной скамье и пять лет в университете ради чего – аттестатов и дипломов? Тем более на кафедре мы проходили то же самое, что и в школе. Творчество писателей и правила русского языка. Господи, да я за неделю работы в редакции узнал больше о моей будущей профессии, чем за пять лет в институте, причём то были не теоретические, а практические знания – куда более ценные. Да что далеко за примером ходить, я знаю немало талантливейших журналистов, которые считаются настоящими акулами пера, при этом у них по девять классов образования. Умнейшие, интеллигентные, начитанные люди, которые привыкли получать знания на практике «в журналистских полях», а не за партами, штудируя творчество допотопных греческих философов. Однако, мы отвлеклись.
* * *
Когда я обзавёлся семьёй и у нас появилась своя квартира, можно было бы сказать, что вот, он твой второй родной дом. Не-а! Нельзя! Да, это были наши собственные пятьдесят квадратных метров счастья, купленные не в ипотеку и не в кредит, однако же прошло ещё лет пять, прежде чем я стал сюда возвращаться как к себе домой. Читатель может подумать, что я зажрался, но, увы, семь лет мытарств по съёмным халупам не позволяли мне психологически привыкнуть к собственному жилью. Были чужие стены, чужая мебель, чужой дом и двор. Пять лет я обживал свою крепость, делал ремонт, возвращался с работы в одно и то же место, а потом почувствовал то самое: «Я вернулся домой!». С эзотерической точки зрения было такое чувство, что в квартире не было домового, потому она и казалась мне необжитой и неуютной, а спустя годы резко пришло чувство «обжитости» и «уютности».
Мой товарищ по перу вообще не признаёт покупку собственной квартиры, предпочитая снимать через риелторов. При этом он прекрасно понимает, что, выплачивая тридцать пять тысяч в месяц, он теряет возможность взять в ипотеку собственное жилище. У него нет ни жены, ни детей, хотя на горизонте маячит сорокалетие. Наверное, всё зависит от человека. Кто-то сломался и вернулся в посёлок, кто-то, сцепив зубы, вылечил коварную ностальгию, а кто-то привык считать домом то место, где его застала ночь. Берегите себя!
Антон ДОЦЕНКО,
фото автора