Конные казаки Пушкарёвы и Батурины в истории Забайкалья
Но кто они, казаки? Вот как этот народ описал ещё в 1913 году самый авторитетный исследователь Забайкалья А.П. Васильев: «В начале XIV века Рюриковичи, собиратели Руси, объединили Русь около Москвы. Жизнь русских людей становится прочною, осёдлою. Земельные отношения получают важное значение. Выделяется осёдлый собственник – земский человек. Представитель старины, эпохи движения, вольный казак вступает с ним в борьбу. Новые условия ему не нравятся. Общество преследует его за нарушение порядка: казаку трудно в новом обществе. Он не может согласить своих интересов с общественными. Его тянет на простор, в вольную степь. А когда началась Смута на Руси, пользуясь ею, казак вступает открыто в борьбу с возникающей гражданственностью. Ведётся долгая, упорная борьба земского человека с вольным казаком».
Кромской казак
По народному представлению, земский осёдлый человек и вольный казак – два противоположные полюса. Земский человек работает, казак гуляет. Казак может жить только в широкой степи, в городе жить он не может. Народ сравнивал их с богатырями Древней Руси. Старый казак Илья Муромец был героем народной песни в продолжении восьми веков. «Разгуляютца, распотешутца, станутъ всехъ толкать. А такия потехи богатырския народу было не вытерпеть: котораго толкнутъ, тому смерть – да смерть».
Когда земские люди начали сплачиваться вокруг Москвы в государство, казаки пошли на южные границы. Там жить им было вольготнее. Южные степные границы ждали защиты от кочевников, а казаки хотели воли.
«Надеясь по отдалённости на безнаказанность, казаки часто не исполняли царских приказаний. Нередко они грабили земских людей. Московские цари принуждены были высылать против них войска. Казаков ловили и казнили. Таковы были казаки…»
Очень своевременно упомянул Анфиноген Прокопьевич о времени Великой Смуты. Именно оттуда нам подал первую весточку далёкий предок мой. Первое по времени упоминание о Пушкарёвых я встретил на портале «Проза.ру». Там в главе 6 «Пушкарёвы, Сибирь и Курская земля» есть такие сведения: «Ивашка Пушкарёв, казак в Кромах недалеко от Новгорода-Северского. Упоминался в 1605, когда вместе с Гришей и Ильёй Пушкарёвыми, детьми боярскими, получал жалование государя Бориса Годунова за осадное сидение против войск Григория Отрепьева. Его потомки могли быть казаками».
Отлично! Более четырёх веков назад на Курской земле уже действовали казаки Пушкарёвы, и это время и место было бы желательно иметь отправной точкой! Но как? Как протянуть ниточку через века и расстояния, ведь от Курска до Забайкалья не меньше, чем от XVII века до XXI. Тогда я даже не представлял, сколько труда и времени мне потребуется только лишь на распутывание узористой забайкальской нити. Сколь интересных и волнующих моментов ждёт меня на пути. А сколько интересных и хороших людей я встретил на этом тернистом поприще!
Стольный град Нерчинск
Восемьдесят лет отделяет кромского Пушкарёва от первого забайкальского. Немного позже мы попробуем перекинуть мостик длиною в несколько тысяч километров. А пока предлагаю читателю из Смутного времени перенестись в далёкое Забайкалье, где мы вновь встречаем конного казака Пушкарёва, теперь уже нерчинского.
Откроем дело из Российского государственного архива древних актов, сокращённо РГАДА, которое называется «Дела о назначении в казачью службу по Нерчинскому острогу» за 1678 год (РГАДА 1142-1-10, листы 6–7). Там конный казак Андрей Иваныч Пушкарёв вместе с сослуживцами подписал «поручную» на новобранца Ивашку Волынкина, который верстался в конные казаки вместо служилого человека Прокопья Падерина. То есть казаки ручались, что означенный Ивашка – «суть человек добрый и поведения трезвага». В то время, согласно царскому указу, попасть в число «служилых» казаков можно было только на убылое, т.е. освободившееся место. Кандидатом на это место мог быть только человек казачьего же роду. В основном верстали из детей казачьих, а также в число конных казаков мог быть зачислен хорошо зарекомендовавший себя пеший казак. Из конных же в пешие переводили за провинность.
А через семь лет мы вновь встретим Андрея в книге И. Николева «Сибирские города» (Москва, 1886 год).
Среди списка в пятнадцатой десятне значится конный казак Андрей Пушкарёв. Сам острог, впоследствии положивший начало городу Нерчинску, был заложен воеводой Афанасием Пашковым в 1658 году в устье реки Нерчи, о чём воевода и доносил царю: «Верхней Шилской острог четыре башни да к тем государи башням изготовил острог весь сполна …немирных земель люди не помешали бы мне холопу вашему на башенное и на острожное дело в Даурской земле лес сечь и башни рубить и острог ставить».
Албазин
Но где же наш Андрей? Единственная запись о нём в книге 1685 года мелькнула, как вспышка, обозначив первого Пушкарёва в Забайкалье, а может, и во всей Сибири, и на несколько лет, я боялся, что навсегда, исчезла. И вот однажды вечером на сон грядущий открыл в который раз третий том «Георгиевских кавалеров» В. Апрелкова и на 31-й странице что-то приковало моё внимание так, что по три раза читал одну строчку.
Вроде ничего особенного – описываются отношения с Китаем в Приамурье в начале 80-х годов XVII века. Всё давно знакомо… И вдруг как током пронзила фраза: «…но в результате переговоров в Букее с представителем Албазинского воеводства казачьим десятником Ю. Лабой…» Стоп! Ведь у Юрья Лабы в десятне служил Андрей Пушкарёв. Так вот почему казак как в воду канул. Я его по забайкальским острогам ищу, а он Амур покоряет. Это аж где от Нерчинска-то? Хотя прямого упоминания о самом Андрее и нет, но есть все основания полагать, что до появления в 1685 году в Нерчинске он служил в Албазине вместе со своей десятней. Уверен в этом потому, что знаю, как роднились казаки в боях и походах, спасая и поддерживая друг друга.
Ну что же, давайте взглянем хоть краем глаза, как живётся-можется здесь, на краю земли, предкам нашим.
Албазинский острог стоял на берегу Амура на территории нынешней Амурской области. Сын Нерчинского воеводы Андрей Воейков так описывал отцу состояние острога-города: «А мерою Албазинский острог кругом 165,5 саженей с башнями. Проезжая башня от слободы на увале в 4 квадратных сажени, другая проезжая башня в поле в 3 сажени. Три угловых башни были по три сажени, а в четвёртом углу, обращённом к Амуру, что выше по течению на юру, поставлен воеводский двор».
В слободе, о которой упоминает Андрей Воейков, жили пахотные крестьяне «с великою бережью», которым дана была от нерчинского воеводы память: «…учинить заказ крепкий крестьянам, у которых есть дочери, чтобы они их за албазинских казаков отнюдь не выдавали замуж, а выдавали бы за крестьян». Вокруг острога было несколько мелких крестьянских деревенек, и они «вполне обеспечивали казаков хлебом».
Казаки же продолжали оставаться тем, кем они были. «Одевались в цветные, с шёлковыми нашивками и такими же шнурами, суконные кафтаны; преобладали красные, иногда попадались белые; пояса носили шёлковые, обувь домашнего приготовления из кожи и праздничную из красной юфти». Спокойное сидение в остроге им было в тягость горькую. К труду мирному никакой склонности не питали, и началось в их среде «шатание великое». Попытки правительства обратить казаков в земледельцев вызвали неудовольствие в их среде, а затем и открытые мятежи. Казаки Никита Мара и Василий Пешков и вовсе подговаривали казаков «ограбить царскую казну, убить воеводу и, забрав пушки и оружие, отправиться поискать прежнюю вольную жизнь на Амуре».
Недаром, видимо, острог «воровским» прозывался. Сначала не понравились им приказчики, из Нерчинска присылаемые. О ту пору ещё было своё, Албазинское, воеводство, и они не считали себя ниже нерчинцев. Закуражились и решили из своей среды избирать приказчиков. Тогда прислал Фёдор Воейков сына своего, Андрея, воеводою к ним, к албазинцам. Но казаки и его оскорбляли, и даже дошло до того, что один из них, казак Столбов, сказал воеводе Андрею: «Когда мы поплывём на Амгунь, ты будешь у нас кашеваром». На разбор дела приехал сам старый воевода, Фёдор, но они и его, «взявши в круг, бранили и требовали денег». Самолюбивая вольница отобрала у воеводы муку, забрала весь собранный ясак, да и самому боярину едва удалось ноги унести. Албазинцы фактически отложились от Нерчинска. Воевода доносил царю: «…твоему указу чинятся не послушны и живут своевольством своим».
Славой овеянный год
Но со стороны Китая уже сгущались тучи. В 1685 году обложило десятитысячное маньчжурское войско при 200-х пушках Албазинский острог. А в том остроге было всех 450 человек, а казаков только 200. И было у них три пушки и три ядра к ним. На осаждённых градом летели чугунные и каменные ядра китайской артиллерии, туча визжащих стрел колыхалась над острогом. Стрелы-ракетницы вызвали пожар.
Вот как описывает эту беспримерную защиту забайкальский военный историк Виталий Апрелков: «На рассвете 15 июня 1685 года разом заговорила китайская артиллерия, превращая в решето деревянные стены острога и обрушивая башни. Маньчжуры, не дождавшись после бомбардировки белых флагов, бросились добивать уцелевших, но напоролись на встречные пули и молнии казацких клинков. До поздней ночи продолжался ожесточённый бой – и, захлебнувшись собственной кровью, маньчжуры отхлынули. Наутро всё повторилось, и двенадцать дней кипели непрерывные схватки… Видя, что штурмом Албазин взять всё-таки не удаётся, лантань (командующий. – Прим. автора) приказывает сжечь его вместе с казаками и мирным населением. К канонаде добавились языки пламени – осаждающие применили огненные стрелы… Задыхаясь от дыма, албазинцы и на этот раз отбросили неприятеля». (В. Апрелков, «Георгиевские кавалеры Забайкальского казачьего Войска», том 3, стр. 34)
Потеряв убитыми свыше ста человек, осаждённые пошли на переговоры с врагом. Героизм защитников настолько поразил воинственных маньчжур, что лантань отдал высокую честь героям. С развёрнутыми знамёнами, с оружием в руках, гордо выходили израненные, измученные, обожжённые защитники из стен своей крепости, с великим достоинством покидая твердыню. Вместе с ними уходили крестьяне с семьями, с имуществом, отправляясь в ужасно далёкий Нерчинск.
Тяжек был их путь. «Албазинцы шли наги, босы и голодны. Питались травою и кореньями», – свидетельствует летописец. 10 июля привёл воевода Толбузин 111 уцелевших казаков в Нерчинск. В их числе пришёл и десятник Юрья Лаба, и казак Андрей Пушкарёв. И появилась в книге города Нерчинска за 1685-й, суровый и славой овеяный год, запись, в которой мы и нашли наших казаков.
К чести русских людей надо сказать, что не стали они долго нежиться под нерчинским солнцем. Собрались в начале августа чуть отдохнувшие казаки албазинского острога в числе 516 человек, а к ним примкнули 155 крестьян албазинских и под руководством воеводы Толбузина и офицера Бейтона двинулись в дорогу. Долго ли коротко ли, а уже 27 августа были… где? Правильно, дорогой читатель, в Албазин пришли, домой.
Продолжение следует…
Игорь Пушкарёв