Дед нашёлся

Не знаю, как вам, а мне всегда нравилось находиться на кладбище. Покой и умиротворение царят в этом месте: давно пролились слёзы, давно ушла в прошлое горечь расставания. В моих попытках разыскать живых и почивших родственников с целью воссоздать генеалогическое древо мне не раз приходилось бывать на погостах, и, думаю, ещё долго придётся их посещать. Лично для меня это – звено между нашим временем и той эпохой, которая канула в беспросветной тьме истории.

Например, мой двоюродный прапрадед Семён Игнатьевич Долгих, скончавшийся в 1956 году. Столько раз я видел его на фотографиях, столько раз пытался представить себе, каким он был при жизни, каким обладал характером. И вот, когда, наконец, нашлась его могила, у меня возникло такое чувство, что я с ним за руку поздоровался. Много лет поисков, и вот он лежит под памятником. Лежит уже почти восемьдесят лет. Уже и никто не вспомнит о нём, а я помню. Но обо всём по порядку. Устраивайтесь поудобнее, мы начинаем.

К корням

На самом деле стоит лишь поставить перед собой цель и упорно двигаться к ней, чтобы получить достойный результат. Цель поставить у меня получилось, так что результат не заставил себя ждать.

Чтобы нашим читателям было понятнее, в 1847 году родился Игнатий Васильевич Долгих, который стал основоположником моего рода, оставив после себя множество детей, внуков, правнуков, праправнуков и так далее. Дети Игнатия частью остались жить в Курганской области, а частью были сосланы в Забайкалье. Никого, как ни странно, во время репрессий не расстреляли. Среди детей Игнатия мне ближе всего вышеупомянутый Семён Игнатьевич, чью могилу мне удалось найти, и Фёдор Игнатьевич – мой прямой прапрадед.

Фёдор был человеком с тяжёлым характером, почти невыносимым, как вспоминают по рассказам своих бабушек современники рода. Его жена Марья была тихим маленьким человеком, женщиной, не смевшей сказать поперёк мужа ни единого слова. Работала она столько, сколько в принципе не могут работать люди, даже в то тяжёлое время. Сохранилось в нашей семье предание, что Марья рожала детей прямо в картофельной борозде, перерезала косой пуповину и шла работать дальше. Самое страшное, что этот факт подтверждают несколько независимых источников. Из девяти детей выжило только четверо: Андрей, Пётр, Степан и Анна. Собственно, Андрей и стал моим родным прадедом, могилу которого я всей душой стремился найти.

На дворе стоял 2005 год, и именно тогда у меня в голове сформировался план восстановления своего рода. Будучи глупым двадцатилетним юнцом, я упустил великое множество возможностей, которые бы мне дали бесценную информацию. Прежде всего, мне хотелось найти могилы прадеда Андрея и его жены Дарьи. Андрей умер в 1969 году и был похоронен в селе Новотроицк, что под Балеем. Дарья же скончалась в 1973 году и погребена в Чите. Поиски могилы Дарьи сейчас в самом разгаре.

Так вот тогда, семнадцать лет назад, старенькая соседка баба Аня указала мне примерное место на погосте, где может лежать Андрей. Выражаясь образно, я «мелким ситом просеял» каждую десятину земли на кладбище, стараясь найти это захоронение. Его не было. Стоял лишь ряд безымянных надгробий, и я с тоской думал, что, скорее всего, под одним из них и лежит прадед Андрей. Однако неделю назад было решено повторить попытку, и мой брат нашёл нужную могилу за пять минут!

С колотящимся сердцем я бросился к ржавому памятнику, где на табличке чётко было выбито «Долгих Андрей Фёдорович, 1902–1969». Погладив рукой милое сердцу имя, я осмотрелся вокруг. Найдя Андрея, я нашёл здесь же и других своих предков. В одной ограде с ним лежал Степан Фёдорович, его брат. Чуть правее покоились жена Степана Варвара и их дочь Анна. А недалеко, также в одной оградке, были Пётр Фёдорович – ещё один брат Андрея, и их дядя Семён Игнатьевич – тот самый мой двоюродный прапрадед.

Вот так за один день я нашёл Андрея Фёдоровича, Степана Фёдоровича и Петра Фёдоровича – трёх братьев, которые были сосланы в Балей и которые выжили вопреки всему. Могила четвёртого брата, Алексея Фёдоровича, пока считается утерянной, но я буду искать.

Как жаль, что современное поколение, да что уж говорить – и многие люди старшего возраста равнодушно относятся к своим корням, не зная прошлого и не имея, если верить классикам, будущего.

Там, на могиле прадеда Андрея, мне хотелось побыть подольше, поговорить с ним, ведь я его искал семнадцать лет. Но время не позволяло. История Андрея Фёдоровича – это, прежде всего, история моей семьи. Мне сразу захотелось разыскать захоронения его родителей – Фёдора и несчастной бабы Марьи, но, пройдя кладбище на три раза, Фёдора мы не нашли. Много детей лежит, много фронтовиков лежит, много столетних старцев покоится, а их нет. Казалось бы, всё. Но судьба и на этот раз улыбнулась мне. Выяснилось, что жив сын того самого двоюродного прапрадеда Семёна Игнатьевича. Ему почти девяносто лет и живёт он в далёком Кургане, но в здравом уме и твёрдой памяти. Для меня это уникальная, волшебная, бесценная возможность попытаться узнать не только места некоторых захоронений, но и характеры и внешность моих прапрапрадедов и прапрапрабабушек. Для справки: Виктор Семёнович, сын Семёна Игнатьевича, – мой троюродный прадед. Вот так бывает в жизни.

Где искать, как искать

Естественно, после возвращения из Балея мне сразу захотелось разыскать и супругу прадеда Андрея Дарью Афанасьевну. Однако обыскать небольшое кладбище под Балеем и громадное Центральное кладбище в Чите – это несравнимые вещи. Всего на читинских погостах захоронено почти двести тридцать девять тысяч человек – жизни не хватит, чтобы найти нужную могилу. Тем не менее, я знал, с чего начать, и немедленно приступил к делу.

Благодаря своему знакомому, который трудился на Центральном кладбище в статусе сторожа несколько лет назад, я узнал, что это только на первый взгляд хоронили там, где было место. На самом деле всё упорядочено. Восемь участков-секторов отводились под определённые годы. Естественно, искать Дарью среди могил пленных японцев или среди скончавшихся в 2022 году не было смысла. В итоге была составлена подробнейшая карта-схема, по которой и были определены места поиска. Это был район от центрального входа и до сторожки смотрителя влево и участок шириной в двадцать могил вправо.

Казалось бы, всё просто, но это «просто» превратилось в «сложно» в первый же день поисков. Вы помните из фильмов кладбища в США и Европе? Крест и всё. Без всяких венков, оградок и семейных захоронений. На наших же кладбищах поиски превратились в распутывание лабиринта. Расстояние между оградками в пару десятков сантиметров то чуток расширяется, то сужается до тупика. Дверцы одной оградки ведут в следующую, словно сделанные для того, чтобы покойные могли ходить друг другу в гости. Массивные памятники в рост человека, сваренные из арматуры, соседствуют с простыми деревянными крестами. Некоторые надгробия смотрят в одну сторону, а некоторые повёрнуты на девяносто градусов.

Между оградками была наледь из-за таявшего накануне снега, и я старался не поскользнуться, рискуя нанизать свою голову на заострённые прутья оградок. Вот зачем такие оградки в полтора метра высотой с остроконечными пиками? Чтобы живые не забрались или чтобы мёртвые не выбрались? Маленький аккуратный палисадник смотрелся бы куда приятнее.

В некоторых местах даже захоронений нет – тропинки просто перегорожены наваренным металлом, какими-то железными щитами и прочим мусором. Под ногами хрустели брошенные сгоревшие венки, а руки царапали поваленные старые памятники. Пробираясь среди этого хаоса кустов и прутьев, я искал заветную могилу, мысленно поминутно извиняясь перед покойными за беспокойство. А извиняться было за что. Вот прямо посреди тропы похоронены дети – могилы без оградок, без венков. Просто крест и имя. Приходилось перешагивать…

Глаза жадно искали заветный номер на памятнике – 19370: в семидесятые годы на каждом надгробии закрепляли такой номер, и спасибо за это. Некоторые номерки отвалились от времени, некоторые скрыты замшелыми венками, но многие на месте. Вот мелькают захоронения в диапазоне девятнадцати тысяч, тут же и двадцать три тысячи, и почему-то пятитысячные…

В глазах уже рябило от бесконечного потока номерков. Пошёл очень сильный снег вперемешку с ветром. Недалеко от меня рабочие бензопилами готовили очередную могилу. Прошли под руку пожилые мужчина и женщина в трауре. А я всё искал.

Наконец, бросив взгляд на памятник какой-то бабушки, я прочитал номер: «19380». А мой – 19370. Сердце моё радостно забилось, если вообще можно испытывать радость от поиска могилы. Я, как пёс, завертелся на месте, вглядываясь в соседние могилы. Ещё чуть-чуть, и мелькнёт табличка с родной фамилией Долгих. Но нет. Все лица на памятниках чужие. Они смотрели на меня и, казалось, лукаво улыбались: мол, плохо ищешь! Я погрелся в машине и двинулся в другой сектор. Очень много на девятнадцать тысяч, но нужного номера и нужной фамилии нет.

* * *

Через неделю я опять поеду на поиски и буду искать, и через год буду искать, и всю жизнь буду искать. Буду искать, пока не найду. Одним из самых страшных наказаний для ушедших людей считается забвение, когда вся их любовь, вся мудрость, весь опыт, переданные детям и внукам, уходят в пустоту. Может быть, через много-много лет и мои дочери или мои внуки подойдут ко мне и спросят, кем были и как жили наши предки? Я смогу рассказать и показать. А может, и не подойдут. Наверное, больше всех это нужно именно мне.

Берегите себя!

Антон Доценко,
фото автора