Думайте сами, решайте сами…

В 2020 году Ульяновка Шилкинского района получила официальный статус трезвого села. Кто-то, услышав новость, удивился… да и забыл. Кто-то кинулся проверять местных на крепость убеждений. «Земля» побывала в гостях у ульяновцев в сентябре и сейчас, чтобы узнать, чем живёт село, на ком держится, какой законодательный механизм существует в современной России для того, чтобы объявить своё село «трезвым». А заодно вспомнить антиалкогольные кампании разных лет. Может, то, что не удалось царям, императорам и генеральным секретарям, удастся простым русским женщинам, отчаянным от невозможности иначе избавиться от напасти…

Порок, разъединяющий крестьянство

«В эпоху экономических и политических преобразований обостряется такая социальная болезнь, как пьянство. Формируется особая субкультура, которая транслируется на новые поколения», – читаю в одной из многочисленных учёных статей.

«Молодёжь сейчас всё-таки становится другой, меньше к алкоголю тянется. У нас в райцентре зимой многие на лыжах бегают, спортом занимаются, а в девяностые только с пивом можно было увидеть», – вспоминаю разговор с попутчицей из Нерчинского Завода.

«Из четырёх сыновей двое осталось, и главная причина – алкоголь. Один трагически погиб, у второго из-за пьянства семья распалась. Теперь на внука, что без отца растёт, смотрю и мучаюсь. А ведь когда не пьёт, не посидит – всё дома и во дворе переделает. Никому эта беда добра не сделала. Если посчитать, сколько односельчан на кладбище лежат, то получится, что больше половины ушло от алкоголя.

Что бы про нас ни говорили, а пример уже есть: вон у нас семья пить бросила, уже и машину купили, и дом отремонтировали», – слушаю Викторию Александровну Бурдинскую, председателя ТОС «Надежда» из нашумевшей Ульяновки, что объявила себя «зоной трезвости», и Нину Алексеевну Арсентьеву, одну из её соратниц.

Слушаю и вспоминаю пример из времён горбачёвского сухого закона, услышанный от сестры, жившей в те годы в деревне. Там после введения в 1985 году сухого закона люди столько мотоциклов и машин купили. Самая запойная семья дом обставила и машину купила. Хозяйка не раз говорила: «Хорошо, что такой закон ввели, а то бы мы так никогда не зажили».

…Из той семьи сейчас только хозяйка осталась, вернее, тень от неё. Потерявшая человеческий облик, она практически не выходит из запоя. Муж, по пьянке зарезавший односельчанина, умер в заключении.

Волна алкогольного суррогата, накрывшая забайкальские сёла в девяностых, кажется, чуток ослабла лишь по той причине, что унесла основную часть сельского населения в мир иной. Горбачёвский сухой закон увеличил продолжительность жизни, снизил смертность и количество преступлений, но вместе с этим подорвал бюджет страны из-за значительного снижения дохода от продажи алкоголя. Итог – признан ошибкой. Но вот что интересно – бороться с пьянством пытался не только Михаил Сергеевич.

«С пьянством в России боролись всегда. Первую антиалкогольную кампанию провёл ещё царь Алексей Михайлович. В 1649 году он издал указ, запрещающий держать «хмельное питьё» в монастырях, а в 1652 году была проведена так называемая кабацкая реформа, целью которой было снизить уровень пьянства среди простого народа. Однако благие начинания Алексея Михайловича прервала война с Польшей, вспыхнувшая в 1654 году, и продолжить борьбу за трезвость царю не удалось.

Пожалуй, самой масштабной антиалкогольной кампанией в Российской империи была реформа Николая II. Провести её он решил в самом начале Первой мировой войны. Сперва запрет на продажу спиртных напитков был введён как обычная мера при мобилизации населения. Затем, 22 августа 1914 года, власти объявили, что запрет сохранится до конца войны. Сначала он распространялся только на водку, затем под него также попали вино и пиво. Николай II был убеждён в том, что пьянство – это порок, разъединяющий русское крестьянство, и считал своим долгом бороться с ним», – цитирую информационно-аналитический интернет-портал «Мир 24». И хочется акцентировать: «Порок, разъединяющий русское крестьянство»…

Царь радел о крестьянине, хотя в Совете министров немногие разделяли его рвение: доход от продажи спиртных напитков составлял одну пятую государственных доходов. Однако император был непоколебим. Чтобы провести реформу, он уволил главного её противника – министра финансов Коковцева, а в январе 1915 года по его приказу был утверждён бюджет, не предусматривающий доход от продажи спиртного.

В такой беде все средства хороши

В сегодняшней России на законодательном уровне есть только одна возможность запретить торговлю алкоголем – на основании федерального закона №171. Вначале он применялся к территориям Крайнего Севера, где катастрофически спивается коренное население. В Якутии 180 сёл объявили себя «трезвыми» – там действует запрет на продажу алкоголя. Теперь этот закон распространяется на все регионы. Если сход жителей решит, а местные депутаты обратятся в Законодательное собрание края с инициативой о запрете на продажу алкоголя в своём селе, то индивидуальным предпринимателям, имеющим здесь магазины, придётся убрать эту строчку дохода.

А как же те, что привычно торгуют на дому? Для них штрафы в 5000 рублей и возмущения односельчан – пустой звук. Во многих сёлах края можно наблюдать картину: приезжает почта для выдачи пенсии, и сразу же сюда подтягиваются «предприниматели», снабжающие земляков зельем под запись в долговой тетради. Всё пособие уходит в их карман.

Как в Ульяновке с этим справились?

«Мы им просто перестали отдавать за то зелье, которое они нашим мужикам в долг давали. Один раз не отдали, другой не отдали, и всё прекратилось. Мы же не говорим, что у нас все поголовно пить бросили. Но если без денег в Верхнюю Хилу или Богомягково наши поедут за алкоголем, им тоже сильно не дадут, потому что знают: мы отдавать не будем», – поясняет Виктория Александровна как главный инициатор антиалкогольной политики в селе.

У всех своя правда. Женщины, натерпевшиеся от пьянства вторых половин, готовы хвататься за любую спасительную соломинку, лишь бы в доме и селе воцарился мир и покой. У руководителя Центра разработки национальной алкогольной политики Павла Шапкина правда такая: «Трезвые сёла» – это скорее кампанейщина, громкое заявление, про которое через полгода все забудут. Это будет признано неудачным экспериментом, который не будет афишироваться. Как во время горбачёвской кампании: хотим побороть пьянство, и всё. Но начинать нужно не с запрета на продажу алкоголя. Продажа – это следствие. Работать нужно с подрастающим поколением и их родителями» (цитата из его интервью газете «Известия»).

Прав руководитель на все сто процентов. Продажа и алкоголизм – следствие той жизни, в которой люди оказались сейчас. Те, кто смог продержаться на «морально-волевых», выживает натуральным хозяйством (чем ещё, кроме скотины, испокон веку держалась деревня?) или пристроился на вахту, а остальные… Эти «остальные» уже до того дошли, что в деревне не только держать хозяйство бросили, но и огороды сажать перестали. От крестьянских традиций на суррогатное питание из магазина перешли.

Только людям-то что с этой правдой делать, если пьёт сын или муж, а хуже того – и мать семейства «задружила» с горькой?

Желание, воля и поддержка против ампул и таблеток

В семидесятые годы в Советском Союзе появилась система для лечения и реабилитации алкоголиков – лечебно-трудовые профилактории. Тут избавляли от алкогольной зависимости (никто не станет спорить, что алкоголизм – это болезнь) и проводили трудотерапию. Нахождение в трезвом обществе задачу существенно облегчало. Теперь ЛТП нет, пока одни разговоры о реабилитации алкоголиков. Есть кодировка, после которой мужик возвращается домой и попадает под «пресс» окружения, где главный девиз «Пить бросил? Не уважаешь?». Этот пресс выдерживают лишь сильные и при наличии поддержки в семье.

Вспоминаю давно слышанный рассказ отца четверых детей: «Когда ты пьёшь годами, никакие слова не действуют. Нет ни жалости к близким, ни понимания. Есть только тяга, которая выматывает душу. Поехал я кодироваться, а врач мне так и объяснил, что главное – это собственное желание и воля, а не вшитые ампулы и таблетки. Когда бросил, чего только от друзей не наслушался, в любой момент сорваться мог. Рядом пьют на сенокосе, а я не позволяю себе прикоснуться. Порой сижу один дома подолгу и никого видеть не хочу. Семья спасла, поддержала тогда. А болезнь, она во мне сидит, но я знаю одно: нельзя ни капли, ни при каких обстоятельствах».

Он бросил сам, никаких лечебно-трудовых профилакториев уже не было. Кто-то скажет, что и они никакой гарантии не давали. Но если хоть одну семью сделали счастливой, это уже результат.

Вот такая самостоятельная Ульяновка

Когда Виктории Александровне Бурдинской задают «провокационные» вопросы, она отвечает просто: «А вам слабо в своём селе такое сделать?»

«У нас в Верхней Хиле это нереально, потому что пять магазинов, предприниматели не выживут. В Васильевке люди молча соглашаются с тем, что у них незаконно алкоголем торгуют. В Ульяновке народ другой, активный, они сами смогли справиться», – поясняет глава сельского поселения «Верхне-Хилинское», в состав которого входит Ульяновка, Светлана Валерьевна Номоконова. Говорит, что раз в квартал отдают в полицию списки тех, кто торгует алкоголем на дому, их штрафуют, а они продолжают торговать. А глава может услышать: «Торговала и буду торговать, мне же как-то жить надо».

Сможет ли маленькая Ульяновка сохранить свой статус трезвого села или время сотрёт эти усилия? Сможет только в одном случае: если инициаторы, которым это было нужно больше всех, будут здесь жить и не потеряют поддержку основной части населения. То есть если не ослабнет «боевая» группа.

В том же номере газеты «Известия» нахожу комментарий члена правления общественной организации «Союз борьбы за народную трезвость» Германа Климентенка. Он считает, что трезвое село – очень хорошая идея, но требующая научного базиса и внимания специалистов. «Эту идею придётся развивать непрерывно, масштабировать, увлекая в движение всё больше и больше адептов, – говорит он. – У нас же в стране всё с ног на голову повёрнуто: трезвый человек воспринимается как нечто ненормальное, хотя именно он – нормальный, а его окружение утратило нормы поведения».

Трезвенническое село, считает Климентенок, должно привлекать координаторов по групповой динамике, которые научат селян «достигать целей, работая в группе». Климентенок подчёркивает, что речь идёт о формировании трезвости на подсознательном уровне».

Ульяновка достигает своих целей, работая в группе самостоятельно. Так, как подсказывают жизнь и интуиция. ЛТП нет, кодировки срываются, штрафы не помогают, про научный базис и выражение «координатор по групповой динамике» никто не слышал. Но так достало, что «на волевых» смогли.

О роли личности

В день приезда в Ульяновку 28 октября мы заглянули на площадку, где установлены тренажёры для воркаута. Площадка не пустовала. Трое мальчишек «изучали» телефон и отказались продемонстрировать умения. Прятались от фотокамеры и неохотно шли на разговор. Но признались, что кое-чему на тренажёрах уже научились. Молодых семей тут немного (5–6), в детском саду пятеро детишек, школьники каждое утро уезжают в Верхнюю Хилу.

«Народ у нас хороший, куда ни позови – сразу откликаются, и молодёжь такая же. Есть активный женский совет. Вот эту площадку сами установили, покрасили тем, что из дому принесли, и красиво получилось. Мы и праздники уже так привыкли отмечать. На мероприятия нам средств не особо выделяют, самим надо зарабатывать. А как я их в нашей Ульяновке заработаю?» – рассказывает уже знакомая нам Виктория Александровна, заведующая и Домом культуры, и библиотекой. В культуре она уже 40 лет, и больше шестидесяти – в Ульяновке.

Тут родилась, тут похоронены родители и прадеды. «Мама у меня украинских корней, Тараненко сюда в начале XX века из Харьковской области добирались, а по папиной линии – казачья кровь Домаевых. Папа Александр Владимирович Домаев был шофёром, но большую часть жизни чабанил. Мама Нина Георгиевна трудилась дояркой и телятницей. Маму экзема мучила, бывало, пока руки лечит, то в бригаде поварит, то сакманит. Тогда телятницы сами коров доили для выпойки. На ферме мы с детства бывали, уже культработником начала работать, и то помогали: приедем по своим делам, а потом то на стульчик, то к аппарату. В семье нас четыре сестры – Вера, Валя, Марина, Вика. Трое в Ульяновке остались».

На самом видном месте в библиотеке – стихотворные строчки.

В край заморских красот
Ехать, право, не стоит.
Рядом бархат лесов
Рукоплещет листвою.
На родной стороне
Синь небес краше моря,
Плавят дали в огне
Забайкальские зори!

От Вознесеновки – к Ульяновке

Она словами про любовь к родному краю не разбрасывается, да и радости немного: всё в селе со знаком «было». Напротив площадки – разрушающееся здание мельницы. Были кузница, слесарка, баня, гараж, большая ферма, зерновые и кукурузоводческие звенья. Виктория старается собирать и хранить историю маленькой Ульяновки, записанной со слов покойной Раисы Михайловны Тараненко. Та приехала сюда пятнадцатилетней девчонкой с Украины в 1904 году. Официальные источники датой основания Ульяновки считают 1909 год. Историей этой ребятишки часто интересуются, есть теперь в школьной программе предмет «Краеведение». Вот к Виктории Александровне за информацией и идут.

«Первыми жителями села можно считать Якова Степановича Стативо и Михаила Васильевича Каменщикова, железнодорожные рабочие из Казаново приехали сюда, узнав о выделении земельных участков. Когда они приехали, здесь жил ссыльный немец. Никто не помнит его фамилии, звали его Карлом. Раиса Михайловна рассказывала, что потом на месте мельницы был оборудован колодец, а первый дом появился в 1911 году, до этого жили в землянках.

Потом поехали переселенцы Ордынские, Тараненко, Ляпуновы, Абрамец и другие. В 1914 году село получило название Вознесеновка, тогда же выбрали первого старосту – Михаила Васильевича Каменщикова. А в 1922 году на общем собрании село переименовали в Ульяновку. В честь вождя мирового пролетариата», – рассказывает Виктория Александровна. Затем были товарищество по совместной обработке земли, коммуна, сельхозартель, колхоз имени Ульянова. В тонкой тетради фамилии председателей в разные годы: Николай Дементьевич Богомягков, Семён Афанасьевич Тараненко, Иван Яковлевич Стативо, Михаил Осипович Абрамец, Алексей Яковлевич Стативо, Фёдор Афанасьевич Тараненко.

Больше сорока мужчин забрала война из Ульяновки. 15 не вернулось. На тракторы сели Фаина Гольцова, Надежда Селина, Татьяна Титова, Ольга Каменщикова.

Говорим о ТОСе. Его создали, чтобы содержать в порядке село, убирать кладбище. С этим тоже проблем нет, только вместе и дружно. Поучаствовал ТОС и в краевом конкурсе по программе «Забайкалье – мой дом». На полученный грант сделали долгожданный памятник воинам-землякам.

Что в планах-мечтах? Тёплая остановка для ребятишек, что ждут школьный транспорт на улице, подсыпка дорог по селу. «Совсем дороги плохие, центральную улицу грейдер прошёл, и всё, а давно пора ремонт сделать, чтобы веселей Ульяновка смотрелась», – слушаю скромные желания и иду взглянуть на Дом культуры. По-домашнему уютная комната со сценой и зрительным залом, портреты фронтовиков на стенде, пышущие зеленью цветы. Во всём хозяйская рука чувствуется. Только хозяйке за шестьдесят, и замены не предвидится.

Про счастье без крестьянского труда

С единственным фермером в Ульяновке – Галиной Николаевной Стафеевой – говорим по телефону. В статусе фермера она 13 лет, начинала в Митрофаново с разведения свиней. Перебрались с супругом в Ульяновку, развели крупный рогатый скот, занялись зерновыми. «Сеяли совместно с сельхозартелью в Верхней Хиле, начинали с трёхсот гектаров, потом до полутора тысяч гектаров доходило. Закупали элитные семена из Кургана, сеяли пшеницу, овёс, ячмень, травы. Люцерна хорошо выручала в засушливые годы», – рассказывает Галина Николаевна.

Теперь посевных площадей в хозяйстве Стафеевой нет, поголовье скота сократили на две трети. «Нет теперь на селе рабочих кадров, не хотят работать даже за деньги. Сейчас залог успеха фермерского хозяйства – это семейное дело, когда рядом брат, сын или другая родня. Нам некому ни передать, ни оставить.

В этом году получилось так, что люцерну у нас стравил скот. Стадо в деревне пасти некому», – делится фермер. Сорвался и сенокос: из-за закрытых границ с Китаем не смогли купить запчасти для ремонта. Выручили крепкие хозяева из Ульяновки, накосили сена на продажу.

Таких хозяев в Ульяновке можно определить по запасам сена во дворах. «Кому надо, те стараются, понимают, что деревня всегда за счёт скотины жила. А молодёжь почти полностью от земли оторвалась. Редкая девчонка умеет корову доить. Насмотрятся по телевизору красивой жизни и думают, что будет им счастье без труда», – сетует Галина.

Пытаюсь вспомнить, когда последний раз видела по центральным каналам телевидения доярку или комбайнёра. Не получается. Нет их там так же, как и в сознании детей, зачастую там вообще отсутствует понятие «крестьянство». Да и выражение «колхозник» уже необходимо заменять, время диктует новые правила.

В хозяйстве Галины ещё остались девять дойных коров. Утром и вечером фермер выдаивает их вручную, молоко сдаёт в нерчинский «Макнер». Была в хозяйстве одна доярка, да не стало. Отсутствие кадров в сельском хозяйстве Забайкалья – для фермера из Ульяновки проблема №1.

Основной доход приносит реализация мяса, помогает близость к городу, но, несмотря на эту «палочку-выручалочку», Галина говорит, что следующий календарный год будет последним. Она закрывает своё КФХ. Проблемы со здоровьем, необходимость позаботиться о маме. «Мама в Шилке, и сюда её не привезёшь, потому что фельдшера в Ульяновке нет, приезжает из соседнего села два раза в неделю. Рассчитывать на скорую из Верхней Хилы тоже не всегда можно – автомобиль может быть неисправным. Так что надо сворачиваться. Конечно, жалко всё бросать, столько трудов приложено. Но медленно и верно умирают наши забайкальские деревни. Энтузиастов, что остаются работать и жить на земле, всё меньше. Остаются старики и контингент, который работать не собирается. Жалко молодых, что образования не смогли получить и работать никуда не могут устроиться. Страшней всего, когда видишь, что они начинают искать отдушину в алкоголе», – подводит итог Галина. Печальный, и в какой-то мере закономерный.

Немного теории

«Уровень употребления психоактивных веществ (алкоголь в их числе) в любом обществе определяется уровнем суммарного насилия в этом обществе: бытового, социального, политического и т.д. Поняв, из чего состоит насилие в нашем обществе, поняв его специфику и то, как мы можем повлиять на снижение его уровня, мы можем в конечном счёте повлиять и на снижение потребления алкоголя», – заявил директор Института наркологического здоровья нации Олег Зыков в интервью газете «Известия».

По его словам, здесь помогут первичная профилактика, профилактика с группами риска и третичная профилактика. Первичная профилактика – это психологическая работа с детьми. Это связано со способностью ребёнка уважать границы собственной личности, когда никто не сможет ему навязать употребление психоактивных веществ. Он будет уметь задавать вопрос: «А почему вы мне это предлагаете?»

Третичная профилактика, объясняет Зыков, это работа с теми, кто уже страдает алкоголизмом, и здесь встаёт проблема отсутствия в России системы полноценной реабилитационной помощи.

То есть опять пришли к нашим «баранам»: нужны цветущие сёла, где кипит жизнь и есть работа, трезвые семьи, высококлассные психологи, лечебно-трудовые профилактории с врачами-наркологами. Чего нет – того нет.

А люди-то остались. И жить им хочется по-человечески. Трезво. А как это сделать, приходится решать самим.

Как в Ульяновке.

Продолжение репортажа из сельского поселения «Верх-Хилинское» читайте в следующем номере газеты «Земля».

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *

:bye: 
:good: 
:negative: 
:scratch: 
:wacko: 
:yahoo: 
B-) 
:heart: 
:rose: 
:-) 
:whistle: 
:yes: 
:cry: 
:mail: 
:-( 
:unsure: 
;-)