Интервью на заданную тему

Продолжение. Начало в №50

Заговор. Пленум. Шелепин

– Судя по вашим заметкам, опубликованным в прошлогоднем «Огоньке», вы были в курсе заговора в верхах, направленного против Н.С. Хрущёва, и даже пытались предостеречь отца. Знаю, что после этого вам пришлось сменить место работы. В связи с этим вопрос: тяжело ли быть сыном Хрущёва?

С. Хрущёв: Родителей, как известно, не выбирают. Быть сыном Хрущёва, конечно, нелегко, но я бы и не сказал, что тяжело. Я никогда не жалел, да и, честно говоря, не думал об этом. Знаю одно: очень ответственно. Вот уже многие годы веду борьбу за восстановление его доброго имени. Всё своё свободное время мы с Валентиной Николаевной, моей женой, заняты расшифровкой записей отца, их редактированием. Работы впереди ещё много. Думаю, не сделано ещё и половины того, что предстоит сделать.

Если говорить о себе лично, то на судьбу не жалуюсь. Отец очень хотел, чтобы я стал инженером. Сам он всё время жалел, что не закончил Промышленную академию. Поэтому искренне радовался, когда я получил высшее образование, а вскоре защитил кандидатскую диссертацию. Дело выбрал интересное, связанное с ракетной техникой. В конструкторском бюро был заместителем заведующего отделом. Однако через несколько лет после ухода отца на пенсию кто-то наверху вспомнил обо мне и посчитал, видимо, меня недостаточно советским человеком, которому можно доверять заниматься ракетной техникой. Мне было предложено перейти в НИИ, где я и сегодня работаю. Правда, внешне всё было обставлено интеллигентно: с должности зам. зава меня приняли заведующим отделом. Кому я обязан таким «выдвижением», остаётся только догадываться. Возможно, А.Н. Шелепину. Именно он на заседании Президиума ЦК среди других обвинений в адрес отца сослался на то, что мне без защиты присвоили степень доктора наук. Зачем понадобилась эта неприкрытая ложь из уст человека, который демонстрировал ко мне и моей семье самые дружеские чувства, остаётся на совести Александра Николаевича.

Кстати, докторскую я защитил лишь два года назад. Что же касается ответа на ваш прямой вопрос о заговоре, прямо и отвечу: да, знал, но если быть точнее – догадывался, сопоставляя поступавшую со всех сторон информацию. А она была нерадостной. Если вы не торопитесь, я остановлюсь на этом поподробнее.

В доме на Ленинских горах я с семьёй занимал на первом этаже две комнаты с ванной, они представляли как бы отдельную квартиру, дверь которой выходила в коридор. Напротив располагалась обширная столовая. Вся семья редко собиралась за столом. Каждый был занят собственными делами и ел в удобное для него время. Только вечером, когда отец возвращался с рабо­ты, все собирались на короткое время вместе, пили чай, рассказывали новости. Затем отец брал бумаги, переса­живался на свободное от посуды место и начинал читать. Семейное чаепитие заканчивалось, начиналась вечерняя работа. Все потихоньку, чтобы не мешать, расходились по своим комнатам или молча усаживались здесь же на диване и в креслах с газетами или книгами.

У меня были отдельный городской телефон и местный телефон связи с дежурным начальником охраны особняка. Телефоны, которыми пользовался отец, рас­полагались на специальном столике в углу комнаты по соседству со столовой. Там стояли аппараты городской и междугородной правительственной связи, а также городской телефон и прямой телефон в комнату дежурной охраны. Звонил отец по ним редко, только в неотложных случаях, считая, что рабочее время кончилось и надо дать людям отдохнуть, а не загружать их делами, которые можно выполнить в течение рабочего дня. Он очень не любил, когда не соблюдался принятый распорядок рабочего дня и кто-либо засиживался на работе допоздна. Это ему напоминало ночные бдения в сталинские времена.

Зная это, домой к нам звонили по делу чрезвычайно редко, только в экстренных случаях. Каждый звонок телефона правительственной связи в нашем доме был маленьким событием, а все присутствующие прислушивались к разговору, стараясь из отрывочных фраз понять, что же случилось.

Поэтому, когда однажды вечером зазвонила «вертушка», я удивился: ведь отца нет в Москве, и это все знают.

В трубке раздался незнакомый голос:

– Можно попросить к телефону Никиту Сергееви­ча?..

– Его нет в Москве, – ответил я, недоумевая, кто же это звонит на квартиру. Тот, кто может звонить по этому телефону, прекрасно знает, где сейчас находит­ся отец.

– А кто со мной говорит? – последовал вопрос.

В голосе чувствовалось разочарование.

– Это его сын.

– Здравствуйте, Сергей Никитич, – заторопился собеседник, – с вами говорит Галюков Василий Иванович, бывший начальник охраны Николая Григорьевича Игнатова. (Игнатов Н.Г. – в то время Председатель Президиума Верховного Совета РСФСР, бывший член Президиума ЦК КПСС. – Прим. авт.). Я с лета пытаюсь дозвониться до Никиты Сергеевича, мне надо ему сообщить очень важную информацию, и никак мне это не удаётся. Наконец, я добрался до «вертушки», решился позвонить к нему домой, и опять неудача.

Я очень удивился: о чём может говорить бывший начальник охраны Игнатова с Хрущёвым; что у них может быть общего? Ситуация была необычной.

– Выслушайте меня, – заторопился Галюков, опасаясь, и не без оснований, что я положу трубку, – мне стало известно, что против Никиты Сергеевича гото­вится заговор! Об этом я хотел сообщить ему лично. Это очень важно. О заговоре мне стало известно из разговоров Игнатова. В него вовлечён широкий круг людей.

– Василий Иванович, вам надо обратиться в КГБ к Семичастному. Подобные дела в их компетенции, тем более что вы сами работаете там. Они во всём раз­берутся, если будет надо, доложат Никите Сергееви­чу, – сказал я.

– К Семичастному я обратиться не могу: он сам активный участник заговора вместе с Шелепиным, Подгорным и другими. Обо всём этом я хотел лично рассказать Никите Сергеевичу. Ему грозит опасность. Теперь, когда вы сказали, что его нет в Москве, я не знаю, что и делать!..

– Позвоните через несколько дней. Он скоро вер­нётся, – я попытался успокоить его.

– Мне это может не удаться. Просто счастливый случай, что я добрался до «вертушки» и мне удалось остаться в комнате одному. Такое может не повто­риться, а дело очень важное. Речь идёт о безопасности нашего государства, – настаивал голос. – Может быть, вы можете меня выслушать и передать потом наш раз­говор Никите Сергеевичу?

– Вы знаете, я… немного болен, – мямлил я, пы­таясь выиграть время. Я не знал, что делать. Не хватало мне встрять в подобную историю. Если это сумасшедший, он замуча­ет меня разговорами, беспочвенными подозрениями, звонками. Ну а если он нормальный? И вдруг в его со­общении есть хотя бы частица правды? Я, выходит, отмахнулся от него ради собственного покоя? А вдруг это правда? Надо решать.

На том конце провода Галюков ждал ответа. Ещё секунду поколебавшись, я наконец решился:

– Ну, хорошо. Скажите ваш адрес, я заеду сегод­ня вечером, и вы мне всё расскажете.

– Нет-нет! Ко мне нельзя. У меня разговаривать опасно. Давайте поговорим где-нибудь на улице. Вы знаете дом ЦК на Кутузовском проспекте? Это дом, где живёт ваша сестра Юля. Скажите, как выглядит ваша машина, я буду ждать на углу.

– У меня машина чёрного цвета, номер 02-32. Ждите, я буду через полчаса, – сказал я.

Обеспокоенный, я пошёл переодеваться, на ходу убеждая себя, что весь этот разговор – плод больно­го воображения и мне по возвращении придёт­ся пожалеть только о потере нескольких часов. Но на душе было неспокойно…

В то время я не знал, что информация о назреваю­щих событиях ещё раньше дошла до моей сестры Ра­ды. Летом 1964 г. ей позвонила какая-то женщина. Фамилии её она не запомнила. Эта женщина настой­чиво добивалась встречи с сестрой, заявляя, что обладает какими-то важными сведениями. Рада от встречи всячески уклонялась, и тогда, отчаявшись, женщина сказала по телефону, что ей известна квар­тира, где собираются заговорщики и обсуждают планы устранения Хрущёва.

– А почему вы обращаетесь ко мне? Такими дела­ми занимается КГБ. Вот туда и звоните, – ответила Рада.

– Как я могу туда звонить, если председатель КГБ Семичастный сам участвует в этих собраниях! Именно об этом я и хотела с вами поговорить. Это на­стоящий заговор.

Семичастный в те времена дружил с Алексеем Аджубеем, мужем сестры, часто бывал у них в го­стях.

Вся эта информация показалась Раде несерьёзной. Она не захотела тратить время на неприятную встре­чу и ответила, что, к сожалению, ничего сделать не мо­жет, она частное лицо, а это дело государственных органов. Поэтому она просит больше ей не звонить.

Поступала такая информация и в ЦК. Об этом че­рез много лет рассказывал бывший начальник охраны Никиты Сергеевича полковник Литовченко. Она по­ступала к первому помощнику Г.Т. Шуйскому, кото­рый её предусмотрительно «топил». К тому времени Шуйский проработал с Хрущёвым уже около 20 лет, почти со Сталинграда. Но, видимо, в тот момент решил сменить ориентацию…

Я ехал по Бережковской набережной Москвы-реки. Небо было закрыто тучами. Временами срывались от­дельные капли дождя. Начинались сумерки.

Вот и поворот у гостиницы «Украина». Через не­сколько минут стал виден большой, облицованный кре­мовыми плитками дом ЦК. На углу маячила одинокая мужская фигура в тёмном пальто и глубоко надвину­той шляпе.

Я остановил машину.

– Вы Василий Иванович Галюков?

Человек кивнул в ответ и оглянулся. На вид ему было лет пятьдесят.

– Я – Хрущёв. Садитесь.

Он осторожно сел на переднее сиденье рядом со мной. Я тронул машину.

– Что же вы хотели рассказать? Я вас слушаю.

Мой пассажир нервничал. Несколько раз он огля­нулся, внимательно посмотрел в заднее стекло и нере­шительно предложил:

– Давайте поедем куда-нибудь за город. В лесок. Там спокойнее.

Невольно и я глянул в зеркало, но ничего подозри­тельного не заметил. Как обычно, по Кутузовскому проспекту нёсся поток машин.

– Что ж, за город, так за город.

Через полчаса справа показался просё­лок, ведущий в молодой сосняк. Свернули в него. За поворотом появилась большая поляна.

Уже начинало смеркаться, а низкие тучи придава­ли окружающему безобидно-мирному пейзажу некую таинственность.

Наконец я остановил машину. Мы вышли на траву и двинулись по тропке. Тропка узкая, идти рядом бы­ло неудобно – ноги то и дело попадали в заросшие ещё зелёной травой ямки.

Галюков начал разговор.

Он стал пересказывать различные эпизоды, характеризующие отношение Игнатова к моему от­цу, – одни относились к прошлым годам, другие про­изошли совсем недавно. Дурной характер Игнатова был известен всем, не была секретом и его неприязнь к Хрущёву: он не мог смириться со своим неизбранием в состав Президиума ЦК. И раньше Игнатов после нескольких рюмок любил по­говорить в своём кругу о том, что всю работу в ЦК тя­нет он, остальные – бездари и бездельники, а Хрущёв только штампует подготовленные им решения и про­износит речи.

Надо всё не спеша обдумать и решить, что делать дальше. Пороть горячку в таком деле нельзя… Я взглянул на часы – гуляли мы почти два часа. Стало совсем темно. Мы повернули к машине.

Я поблагодарил Василия Ивановича за сообщение, заверил, что отношусь к его словам с полным доверием и со всей серьёзностью. Пообещал, как только появится отец, сразу же пересказать ему всё. На всякий случай попросил номер домашнего телефона – вдруг что-то по­надобится. Василий Иванович неохотно продиктовал мне его.

– Сергей Никитич, пожалуйста, звоните мне толь­ко в случае крайней необходимости, – нерешительно сказал он. – И прошу вас, ничего по телефону не гово­рите. Мой телефон прослу­шивается, я в этом убеждён. Даже проверял: не платил за телефон долгое время. По всем законам аппарат дол­жны были отключить, а этого не сделали. Значит, меня подслушивают, – заключил Галюков.

Как выяснилось позднее, и Галюков, и я были оди­наково наивны в оценке возможностей КГБ. Его опасе­ния о подслушивании домашнего телефона оказались только частью истины. Телефон правительственной связи на квартире Хрущева тоже прослушивался, а наша встреча с Василием Ивановичем была зафиксирована от первого до последнего шага. Потом мы не могли сделать ни шагу без ведома компетентных органов.

Но в тот момент, уславливаясь о «конспирации», мы, естественно, ничего не знали. Вернее, Галюков беспокоился, я же, на словах соглашаясь с ним, в душе посмеивался: у страха глаза велики. Впрочем, считал я, осторожность тоже не повредит. И ему будет спокойнее, независимо от того, правда это или нет, – человек пришёл с добрыми намерениями.

Пора было возвращаться. Без приключений мы выбрались на дорогу, огляделись: «хвоста» за нами не было. Святая простота!..

Молотов. Маленков. Каганович

– Как известно, первая попытка сместить с должности первого секретаря ЦК КПСС Н.С. Хрущёва была предпринята товарищами по партии ещё в 1957 году. Лично мне, как и многим другим жителям страны, непонятно, что же плохого мог сделать Никита Сергеевич всего за три года руководства партией и страной, кроме как развенчал культ личности Сталина. Неужели из-за этого? Или были другие причины?

С. Хрущёв: Как я уже говорил вам, отец для откровенных бесед выбрал меня, когда мы поздно вечером гуляли по аллеям парка нашей служебной дачи. Я понимал: ему надо выговориться, посоветоваться, иногда и поссориться. Я неоднократно говорил отцу, что он слишком доверяет своим соратникам по партии. Но он, как от мухи, отмахивался от меня. «Ты, говорил, Сергей, ничего не понимаешь в тактике и стратегии. Занимаешься своими ракетами, вот и занимайся, а в дела партии не лезь, если ничего не понимаешь».

И тем не менее, я был в курсе всех дел в Кремле.

18 июня 1957 г. в Кремле собрался Президиум ЦК КПСС. Это заседание было необычным – оно продолжа­лось три дня. Кремль был взят под усиленную охрану. Члены Президиума лишь поздно ночью могли отдохнуть, чтобы утром снова вернуться в комнату для заседаний. Не присутствовал только Ф.Р. Козлов. На 23 июня бы­ло намечено торжественное празднование 250-летия Ле­нинграда. В город на Неве приезжали делегации из дру­гих городов страны, многие из них возглавлялись секретарями обкомов. Ждали и Н.С. Хрущёва во главе пра­вительственной делегации. Но Хрущёву было не до юбилеев.

На заседании Президиума ЦК Молотов и Маленков неожиданно поставили вопрос о смещении Хрущёва. Враждовавшие друг с другом оппоненты на этот раз объединились и, соблюдая строгую конспира­цию, обсудили вопрос о его отстранении. В основном Хрущёва обвиняли в экономическом волюнтаризме, в самочинных и необдуманных действиях. Многие из этих обвинений были, несомненно, справедливы. Но главное обвинение, которое не высказывалось полностью, но было наиболее важным для противников Хрущёва, состояло в том, что он якобы зашёл слишком далеко в разоблачени­ях Сталина, что он подорвал авторитет КПСС в между­народном коммунистическом движении и авторитет все­го коммунистического движения. Таким образом, речь шла о пересмотре решений XX съезда КПСС. Против­ники Хрущёва, рассчитывая на успех, обсудили заранее и судьбу самого Хрущёва. В случае признания им своих ошибок и согласия на отставку предусматривалось по­нижение его в должности, например, до уровня министра сельского хозяйства СССР. В иных случаях не исключа­лась возможность ареста. Хрущёв был ещё очень популярен не только среди населения, чем можно было и пренебречь, но и среди большинства членов ЦК КПСС. Поэтому оставлять его на свободе казалось опасным. На пост первого секретаря ЦК КПСС предполагалось из­брать В.М. Молотова.

Н.С. Хрущёв, однако, решительно отверг все обвинения, ссылаясь на достигнутые экономические успехи и на существенные достижения во внешней политике. В острых прениях в его поддержку выступили три члена Президиума: Микоян, Суслов и Кириченко. Семь членов Президиума – Молотов, Маленков, Ворошилов, Каганович, Булганин, Первухин и Сабуров – выступили против. Кандидаты в члены Президиума – Брежнев, Жуков, Мухитдинов, Шверник и Фурцева – под­держали Хрущёва, но они присутствовали на заседании лишь с правом совещательного голоса. Каганович очень грубо оборвал на одном из заседаний Брежнева, кото­рый, разволновавшись, был близок к обмороку. Несмот­ря на отсутствие решающего голоса у Жукова, крайне важной была его позиция, так как он ясно дал понять, что армия поддержит Хрущёва. Шепилов вначале под­держивал Хрущёва, но в ходе длительных дебатов не­ожиданно изменил свою позицию п присоединился к мнению большинства членов Президиума.

В конечном итоге Президиум ЦК вынес решение о смещении Хрущёва с поста первого секретаря ЦК КПСС. Но Хрущёв, поддержанный сторонниками, отка­зался подчиниться этому решению. Он заявил, что на пост первого секретаря ЦК его избрал не Президиум, а Пленум ЦК, и только Пленум может сместить его с этого поста. Он потребовал созыва Пленума ЦК, что бы­ло отклонено Президиумом. Однако группа Молотова и Маленкова возлагала слишком большие надежды на формальное решение Президиума. Хрущёва поддержи­вала не только армия, но и КГБ в лице председателя КГБ И.А. Серова. В руках Хрущёва оставался рабочий аппарат ЦК КПСС. Иначе говоря, именно Хрущёву принадлежала в эти решающие дни реальная власть в стране и партии. Поэтому «операция», которая уда­лась в начале марта 1953 г., когда небольшая группа лидеров смогла решить у гроба только что умершего Сталина все вопросы по распределению власти, не мог­ла удаться в июне 1957 г.

Пока заседал Президиум, важные события происхо­дили за его пределами. Для наиболее влиятельных чле­нов ЦК не было секретом, что в Кремле обсуждается судьба Н.С. Хрущёва. Дали знать в Ленинград Козло­ву, и тот с группой членов ЦК тотчас приехал в Москву. Серов и Жуков сумели быстро обеспечить прибытие в Москву почти всех других членов ЦК, которые стали требовать созыва Пленума. Президиум ЦК отклонил это требование и даже отказался встретиться с представителями ЦК. Тогда большая группа членов ЦК напра­вила в Кремль письменное заявление. В нём говорилось: «В Президиум Центрального Комитета. Нам, членам ЦК КПСС, стало известно, что вами обсуждается вопрос о руководстве Центральным Комитетом и руковод­стве секретариатом. Нельзя скрывать от членов Пленума ЦК такие важные для всей партии вопросы. В связи с этим мы, члены ЦК, не можем стоять в стороне от во­проса руководства нашей партией».

Но и это заявление не возымело действия. Тем вре­менем члены ЦК стали собираться в Кремле. Группа членов ЦК во главе с И.А. Серовым, которому подчинялась охрана во всех помещениях Кремля, появилась в здании, где проходили заседания Президиума. Большин­ство Президиума, считавшее Хрущёва практически сме­щённым с поста главы партии, поручило Булганину как Председателю Совета Министров СССР и Ворошилову как Председателю Президиума Верховного Совета СССР вступить в переговоры с членами ЦК. Однако в приём­ную вышли также Хрущёв и Микоян. Эта встреча на­чалась не слишком вежливо. Ворошилов обрушился с бранью на Серова. Тот не остался в долгу. Он пригро­зил, что если Президиум будет противиться созыву Пле­нума, то Пленум соберётся и без одобрения Президиу­ма, так как члены ЦК не позволят решать вопросы руководства партией без них. Эта угроза была вполне реальна, так как большинство членов ЦК уже находи­лось в Москве, и они были настроены весьма решитель­но. Стало очевидным, что сговор против Хрущёва потер­пел провал, и Президиум был вынужден согласиться на созыв Пленума ЦК.

Подавляющее большинство участников открывшегося Пленума безоговорочно поддержало Хрущёва. Июньский Пленум был беспрецедентным не только по своему ха­рактеру, но и по продолжительности: он проходил с 22 по 29 июня. Пленум заслушал доклад Хрущёва «О поло­жении в партии». Молотову предоставили возможность подробно изложить свою точку зрения, но все выступав­шие затем поддерживали не Молотова, а Хрущёва. В сло­жившихся условиях Ворошилов, Булганин, Сабуров и Первухин решили выступить с покаянными речами. Признал свои ошибки и Маленков. До конца Пленума упорствовал только Молотов, и только он один воздержался при голосовании за резолюцию Пленума. Все ос­тальные участники его группировки голосовали за резо­люцию, осуждавшую их собственное поведение.

Постановление Пленума и краткая информация о его работе были опубликованы лишь 4 июля 1957 г. В решениях Пленума говорилось об «антипартийной группе Маленкова, Кагановича, Молотова» и умалчива­лось об участии в ней Ворошилова, Булганина и других. И Ворошилов, и Булганин сохранили свои посты. Из со­става Президиума и из ЦК КПСС были выведены Моло­тов, Маленков, Каганович и «примкнувший к ним Шепилов». Сабуров потерял пост члена Президиума ЦК, а Первухин стал лишь кандидатом в члены Президиума ЦК. Июньский Пленум увеличил численность Президиу­ма ЦК до 15 членов, в состав Президиума вошли недав­ние кандидаты – Л.И. Брежнев, Е.А. Фурцева, Ф.Р. Козлов, Н.М. Шверник, Г.К. Жуков. Членами Президиума стали также А.Б. Аристов, Н.И. Беляев и О.В. Куусинен. Среди девяти кандидатов в члены Пре­зидиума появились имена А.Н. Косыгина, А.П. Кириленко и К.Т. Мазурова. Молотов, Каганович и Маленков потеряли посты первых заместителей Председателя Со­вета Министров СССР. На пост министра иностранных дел вместо Д.Т. Шепилова назначался А.А. Громыко.

Никто из противников Хрущёва не был тогда исклю­чён из партии, но все они получили назначение вне Мо­сквы. Молотов направлялся послом СССР в Монголию. Каганович стал директором Уральского горно-обогати­тельного комбината в Асбесте, Маленков – директо­ром Усть-Каменогорской ГЭС на Иртыше. Шепилов получил профессорскую должность в Средней Азии. В июле 1957 г. Первухин и Сабуров потеряли посты за­местителей Председателя Совета Министров СССР, пер­выми заместителями Председателя Совета Министров СССР стали А.Н. Косыгин и Д.Ф. Устинов.

Вскоре после окончания Пленума Хрущёв во главе большой делегации прибыл в Ленинград. Формально речь шла о вручении наград ленинградцам в связи с 250-летием города, фактически же состоялось повторе­ние юбилейных торжеств. На Дворцовой площади про­шла большая демонстрация. На трибуне стояли Хрущёв, Козлов, Ворошилов, Микоян, Брежнев, Куусинен, Фур­цева, Шверник и Аристов.

Ещё через несколько дней Хрущёв и Булганин вы­ехали в Чехословакию, где провели около двух недель. Хрущёв без стеснения говорил югославскому послу Вепко Микуновичу о том, что он не имеет большого желания путешествовать в обществе Булганина, но что это пока ещё необходимо по государственным соображениям. Естественно, что посол Югославии в своём подробном письме к И.Б. Тито о событиях в Москве сообщал, что позиции Булганина явно пошатнулись и смещение последнего с поста премьер-министра – только вопрос времени. Вскоре это и случилось…

Продолжение – в №1 2023 года…

коллаж Сергей Васильев