Я уже очень давно не захожу в этот приземистый домик с небольшими оконцами, что стоит на окраине села. По-прежнему ранней весной он утопает в белой кипени цветущих черёмухи и ранета. Но никогда уже не встретят гостеприимные хозяева – Александр Степанович и Татьяна Степановна Токмаковы…
Александр Степанович ушёл из жизни много лет назад, но в моей памяти живы его серые с молодыми искорками глаза, его воспоминания о Великой Отечественной войне, которую прошёл он до победного 45-го.
Перед самой войной, отслужив положенный срок в Красной Армии, молодой человек вернулся в родное Приононье, на Новодурулгуйский рудник. Возил грузы на большой газогенераторной машине, которая, как шутил Александр Степанович, на чурках-дровах работала.
1941-й круто изменил жизнь всей нашей страны. Недавний солдат Токмаков вновь был призван в ряды Советских Вооружённых сил, но уже по законам военного времени. Несколько месяцев, «стоял на Востоке» в составе 25-го автомобильного полка и мучительно страдал оттого, что он, комсомолец, молодой и сильный, находится в относительной безопасности, тогда как многие его ровесники там, на западных рубежах страны, участвуют в настоящих боях с фашистами.
И когда в 1942-м рядового Токмакова направили на Западный фронт, он вздохнул с облегчением. Однако принять непосредственное участие в бою, встретиться лицом к лицу с врагом Александру так и не удалось. Такова была участь многих шофёров-фронтовиков: им была предназначена другая военная работа, не менее опасная и не менее героическая, – перевозка военных грузов.
В первые послевоенные годы была широко известна «Песенка фронтового шофёра». Когда в нашем доме ставили заигранную пластинку и крутили ручку патефона, Марку Бернесу подпевали и взрослые, и мы, дети:
Через реки, горы и долины
Сквозь пургу, огонь и чёрный дым
Мы вели машины, объезжая мины,
По путям-дорогам фронтовым…
Эту песню любил и Александр Степанович, только на скромных семейных праздниках не подпевал, а больше слушал.
Первое время служил фронтовой шофёр в центре России: Пушкино, Люберцы, Москва… Вскоре перевели его на Кавказ, на самую границу с Ираном. И если раньше фронтовые дороги бежали по полям, нередко начинённым фашистскими минами, или невидимой лентой ложились на понтонные мосты, наведённые солдатами, то здесь, на Кавказе, они пугали головокружительной крутизной и бездонными ущельями.
«Идёт, бывало, колонна автомашин по извивающейся Новогрузинской дороге или по Севанскому перевалу, – вспоминал Александр Степанович, – и вдруг машина, идущая впереди, неожиданно исчезает – нашёл солдат себе могилу на дне глубокого ущелья…»
Твёрдые руки, верный глаз и крепкие нервы нужны были каждому фронтовому шофёру. И этими качествами наш земляк обладал вполне.
Помню, как-то спросила Александра Степановича, каковы были отношения советских солдат с местным населением. Он улыбнулся одними глазами и ответил: «Отношения, говорите… А вот послушайте. Идём, как всегда, колонной. Вижу: по обеим сторонам дороги, на возвышении грузинские женщины и дети стоят и, как мне показалось, камни кидают в наши машины. Ну, думаю, сейчас все стекла вышибут. Ошибся. Это они в кузова машин яблоки бросали. Вот такие, стало быть, отношения – нормальные, значит. Худо, что сейчас общего языка найти не можем».
Александр Степанович Токмаков до конца жизни был советским человеком, и распад Советского Союза воспринимал как глубоко личную трагедию.
Чаще всего, по словам ветерана, грузились в Орджоникидзе. Сюда после разгрома ударной фашистской группы войск под Сталинградом от наших союзников стали поступать автомобили, продукты питания, медикаменты. И все эти грузы фронтовые шофёры переправляли в Нижние Котлы и Харьков, Брянск и Стародуб, Николаевку и Заболотную, то есть туда, где союзническую помощь особенно мощные по тому времени студебеккеры ждали с нетерпением.
Часто автоколонны подвергались обстрелу с воздуха. Потому нередко приходилось хоронить своих товарищей по обочинам фронтовых дорог. «Что ж поделаешь? На войне как на войне», – вздыхал ветеран.
Александр Степанович был одним из тех солдат, которые ясно представляли себе свои задачи, видели масштабы войны, но были твёрдо уверены в победе. А когда она, долгожданная, наступила, неудержимо потянуло домой, в родное Забайкалье.
И снова дороги, дороги… Но уже мирные, приносящие радость.
По своим шофёрским делам колесил он по всему Ононскому району. Не раз побывал не только в каждом селе, но и на каждой животноводческой стоянке, особенно когда был водителем неугомонного председателя райисполкома Намсарая Бадмажаповича Бадмажабэ.
Водя машину по ононскому бездорожью, Александр Степанович часто вспоминал свои фронтовые дороги и до конца жизни хранил в своём сердце имена друзей, вместе с которыми делил трудности военного времени, – командира взвода Ешенина из Читы, помпотеха Дербасова, младшего техника-лейтенанта Корнилова, иркутянина Володю Терехова, москвича Богатырёва, командира отделения Гусева…
* * *
Не знаю, с какой целью пришли однажды во двор Токмаковых ночные «гости», но, конечно, совсем не с доброй.
Об этом рассказала мне сама Татьяна Степановна, когда я пришла навестить её. «Саша был ещё живой, но уже почти не вставал, слышу, глубокой ночью стучит кто-то. Вышла в сенцы. Спрашиваю, кто там. А в ответ: «Открывайте! Поговорить надо». «Что за разговоры в три часа ночи?» – отвечаю. И опять настойчивый стук и то же требование: «Откройте!» Думала позвонить в милицию, но телефон молчал. Как после выяснилось, провода были перерезаны. Тогда я взяла в руки Сашино охотничье ружьё: «Вот что, ребята, я вам не открою. Если же вы взломаете дверь, пеняйте на себя. Уложу на месте. И щёлкнула затвором.
Правда, ружьё было не заряжено. Но ведь они не знали, что в нашем доме патронов давно уже не водилось.
Наступило молчание. Потом слышу приглушённый голос: «А ведь она фронтовичка. Стрелять умеет. Облом вышел».
Не каждая женщина в подобной ситуации проявит такое самообладание. А Татьяне Степановне в то время было уже за восемьдесят. Трудно передать словами, как мне было горько и стыдно перед пожилой женщиной за тех подонков, которые покушались на спокойствие, здоровье, а может, и жизнь наших ветеранов. Но на свою судьбу и некоторые неприятные «сюрпризы» её Татьяна Степановна никогда не жаловалась. По природе своей она была оптимисткой и умела радоваться и быть благодарной в ответ на внимание и заботу.
Заглянула я как-то. От жарко натопленной печки по небольшой квартирке разливалось уютное тепло. В комнатке на краешке стола – стопка книг (сотрудницы библиотеки никогда не забывали свою постоянную читательницу), а в центре – оригинальная коробочка с чайными чашками и баночка с первоклассным чаем. «Вот так сразу жалко использовать такую красоту. Полюбоваться хочется, – объяснила хозяйка дома. – Это мне как ветерану войны девочки 11-го класса принесли».
* * *
В один из августовских вечеров 1979 года со сцены Дома культуры госхоза «Эренцав» в Монголии лилась озорная русская песня:
Я на горку шла,
Тяжело несла,
Уморилась, уморилась,
Уморилася…
С последними словами песни исполнительница, уже немолодая, слегка полнеющая женщина, легко и весело прошлась по сцене, и зал разразился дружными аплодисментами.
После концерта хозяева окружили самодеятельных артистов, приехавших к ним с дружественным визитом из Ононского района, благодарили за доставленную радость. Особенно много тёплых слов было сказано Татьяне Степановне Токмаковой: уж больно понравились зрителям и она сама, и её песня.
За столом, как водится у добрых соседей, завязалась дружеская беседа, и один из восхищённых слушателей, обращаясь к певунье, спросил:
– Первый раз, наверное, за границу попали?
– Да нет, сынок, – ответила женщина, – пришлось на своём веку и в Чехословакии, и в Польше, и в Германии побывать…
42 года прошло, но воспоминания о том концерте живы до сих пор: в тот памятный вечер, как мне казалось, я видела и слышала замечательную Лидию Русланову, которая пела на дорогах войны для дорогих нам отцов и дедов. Фронтовыми дорогами шла и наша Татьяна Степановна Токмакова. Только у неё была другая стезя.
Страшный 1941 год. Гитлер строил далеко идущие планы – захват и полное уничтожение Москвы и жителей столицы. Но Москва жила и сражалась.
Заботами родного города жила и студентка медицинского училища Таня Перова.
В апреле 1942 года все выпускники учебного заведения, даже не получив дипломы, были призваны по мобилизации Сокольническим военкоматом Москвы и направлены на фронт. Татьяна получила назначение в Воронеж на должность медицинской сестры 4317-го фронтового госпиталя 60-й армии 1-го Украинского фронта.
Трудные дороги войны весь медицинский персонал полевого госпиталя преодолевал пешком: шесть госпитальных полуторок использовались только для перевозки белья, медикаментов, продуктов питания, раненых.
Первое боевое крещение девушка приняла под Воронежем. Ей казалось, что от грохота боя сотрясалась и стонала земля. В госпиталь стали поступать первые раненые. А потом ещё и ещё… Воздух до предела был пропитан запахом крови и стонами. Но хрупкая сестричка выстояла. Она понимала, что от её умения просчитывать каждый жест хирурга зависят судьбы вверенных им людей.
Ещё более кровопролитной и жестокой была Курская битва. «На Курской дуге погибло пять девушек нашего госпиталя. Очень страшно было видеть их… неживыми», – с болью вспоминала Татьяна Степановна. Чувство сострадания, которым щедро наградила природа, заставляло её мучительно переживать каждую утрату. На протяжении всей жизни Татьяна Степановна ужасалась неимоверной жестокости минувшей войны. «Какие люди погибали! Сильные, красивые… Вот так и стоят перед глазами богатыри-танкисты Белоконь и Николай Золотов. Оба от ран умерли, – с болью вспоминала женщина. – А как жить хотели!»
Потеряв на Курской дуге почти треть персонала, военные медики продолжали бороться за жизнь каждого бойца, каждого офицера, поступавшего к ним в госпиталь. И часто солдатская кровь мешалась с кровью врачей и медицинских сестёр.
Как-то на одной из встреч доноров – активистов Ононского района к Татьяне Степановне обратился пожилой человек: «Скажите, не вы ли служили в годы войны в полевом госпитале №4317?» И на утвердительный ответ горячо проговорил: «Так ты же мне жизнь спасла, сестричка!..» От этого неожиданного «ты» и такого тёплого и родного «сестричка» стало светло и радостно на душе.
Не спросила Татьяна Степановна имени фронтовика. Да и нужно ли было спрашивать? Важно было, что жив был солдат, и была благодарна его память.
Весну 1945 года сержант медицинской службы Татьяна Перова встретила в поверженном Берлине. За её плечами были трудные дороги войны через всю Европу. И где бы ни проходил их передвижной госпиталь, девушка видела ужасающие следы, оставленные нацистами.
Вспоминаю выступление Татьяны Степановны на первом слёте солдатских матерей 3 августа 1985 года. Зал затих, когда она говорила: «Вступили на польскую землю. Подходим к Люблину. Видим какие-то пни вдалеке. Ужас! Там был концлагерь. Там были бараки. Русская кожа, и чистая, и с татуировкой, нарезанная лентами, висела на заборах. Тянуло вперёд. Увидели чёрные ворота. Открыли. За ними – огромная печь и в ней пепел под самые колосники. Здесь жгли людей. Не щадили ни женщин, ни детей. Спрыгнула в яму, полную документов. Среди них – дневник из серой бумаги. Взяла его: стихи. Обращение к тому, кто найдёт дневник. Адрес. Автор – Герасимов, сибиряк. А дневник этот – страшное повествование о зверствах фашистов, документ о несгибаемой воле нашего человека. Думаю: «Хорошие люди в Сибири живут…»
Тогда Татьяна была уверена, что дикие изуверства фашистов, гибель командующего фронтом генерала Черняховского, который так по-доброму здесь, на польской земле, беседовал в их госпитале с ранеными бойцами и с ними, медицинскими сёстрами, уже не оставят в её сердце ни капли милосердия к врагам.
Но чем ближе наши войска подходили к Берлину, тем чаще в полевой госпиталь 4317 поступали раненые немецкие солдаты и офицеры. И русская девушка Таня, сжимая зубы от душевной боли, делала им перевязки, давала лекарства, а порой и кормила из ложечки.
Человеколюбие и гуманность – таков был главный закон советского человека. Это хорошо понимали и немцы. «Раз попал я к русским, буду живой», – доверительно сказал Татьяне долговязый девятнадцатилетний немецкий солдат Антуан. А потом рассказал медицинской сестре и свою историю. В Германии у него жили мать и две сестры. Отец погиб под Сталинградом, старший брат – под Ленинградом. Каковы были их взгляды на войну, Таня не знала. Возможно, это были оголтелые фашисты. Но к младшему из них, Антуану, прозрение, по-видимому, хоть поздно, но пришло.
А вот и поверженный Берлин. Долгожданная Победа! Фронтовой сестре Тане Перовой казалось, что всё страшное уже позади и уже ничто не сможет омрачить радостно-приподнятого настроения. И вдруг…
Об этом тоже Татьяна Степановна рассказала на слёте солдатских матерей: «А в Германии, когда мы выходили из Рейхстага, к нам подошла немка. Зовёт куда-то. Пошла с пятью автоматчиками. В одном из дворов увидели трупики детей, штабелями сложенные. Из них, живых, кровь брали для немецких солдат. Никого не щадили фашисты. Страшной была война».
Может быть, не стоило Татьяне Степановне вспоминать о злодеяниях фашистов и бередить сердца людей? Нет! Об этом забывать нельзя. Нельзя забывать о том, что несёт война, и всеми силами души и сердца нельзя жить только в кругу личных забот и интересов.
* * *
Глубоко волнующим было возвращение с фронта Тани Перовой в родной город. Послевоенная Москва поднималась из руин, будила воспоминания детства и юности. С особой остротой девушка ощутила здесь невосполнимую утрату: освобождая Украину, погиб её младший брат, в Польше скончался от ран отец Степан Перов, знатный сапожник, так и не сшивший своей дочери обещанных свадебных туфелек… А маму Таня потеряла в далёком детстве, когда ей было всего семь лет.
Справедливо полагая, что фронтовой четырёхлетний опыт хирургической сестры будет востребован и за пределами столицы, сержант медицинской службы Татьяна Перова поехала в далёкое Забайкалье. В кармане гимнастёрки – комсомольская путёвка, а на груди сияли награды: медали «За боевые заслуги» и «За отвагу», орден Отечественной войны II степени.
На берегу многоводного Онона коренная москвичка обрела вторую родину. Здесь нашла она и свою судьбу – Александра Степановича Токмакова.
В небольшой коллектив больницы села Верхний Цасучей Татьяна вошла легко и естественно. О её первых самостоятельных шагах в лечебном учреждении рассказала мне бывший медицинский работник Анна Петровна Симакова: «Случилось так, что в отсутствие доктора привезли к нам женщину, которую срочно надо было оперировать. Я страшно испугалась. Совсем девчонкой была и не могла переносить поначалу даже вида крови. А Татьяна Степановна командует: «Срочно готовь инструменты! Будем оперировать». Сказала как отрезала.
Я настолько была поражена её решительностью, что даже о своём страхе забыла. А потом нашла для себя объяснение: она же фронтовичка, потому ничего и не боится.
А женщину мы тогда спасли. Вовремя сделали операцию.
Впоследствии на протяжении многих лет Татьяна Степановна работала хирургической сестрой районной больницы, а перед выходом на пенсию заведовала детскими ясельками».
* * *
…Годы совместной жизни были для фронтовиков Токмаковых годами абсолютного взаимопонимания, уважения, простого человеческого счастья.
Только бесконечно благодарные дети могли отправить такую телеграмму: «Бабушка и дедушка! Я родился. Зовут меня Сашей».
Нина Черепицына