Окончание. Начало в №34
Стало темнеть. Впереди на холме показался огороженный колючей проволокой в три ряда участок с вышками вокруг. И когда только успели построить этот лагерь – непонятно. Всю колонну пленных загнали за изгородь, где протекал ручей, так что вода была. На рассвете всех раненых и больных отделили, и нас погнали дальше. В толпе говорили, что за ночь в лагере умерло почти триста человек. Война уж давно шла у нас за спиной, и было понятно, что нас уже никто не освободит. Впереди была сплошная неизвестность.
Несколько дней мы шли с небольшими остановками в западном направлении. Не ели, не спали, шли и шли. Кто засыпал на ходу, его сразу били. Вот и я один раз заснул на короткой остановке, и меня конвоир так ударил прикладом ниже затылка, что до сих пор вмятина на голове». «Покажи, дядь Коль!» – протянул Гена, а увидев вмятину, так и охнул: «Разве с этим живут?!» «Живут, живут, – встрял дядя Ваня, – видишь, Палыч живой перед тобой. Рассказывай дальше, Николай».
Никто и не видел, как к нам подсела повариха тётя Катя. Она сидела тихо, слушала и постоянно вытирала слёзы с уже изрядно покрасневших глаз.
Дядя Коля продолжал: «Я уже и не помню, сколько мы шли, но вот колонна подошла к маленькой железнодорожной станции, где нас ожидал состав, как оказалось, для отправки по лагерям. Когда погрузились, нам в вагон бросили в мешках жмых, который в минуту разобрали. А вот сухим его есть было невозможно, и мы, как могли, доставали воду, пустые банки, чтобы замачивать его. На одной остановке, уже в Польше, пленных из нашего вагона выгрузили и стали выбирать здоровых, а ещё – работавших до войны на заводах. Кто не подошёл, тех обратно в вагон. Так из всего состава отобрали человек пятьсот и почти бегом погнали в очередной лагерь для распределения на работы в Германию. Остальных, узнали мы позже, отправили в Освенцим.
В этом лагере увидел, как пленный из банки ел семечки. Мы, трое, подошли к нему и попросили: «Браток, дай немного семечек, во рту ни крошки несколько дней». В ответ услышали: «Да эта банка меньше литра, видите? Паёк на весь день». Тут же всех прибывших построили и, как на базаре, стали выбирать товар из нас.
Ещё несколько лагерей я прошёл, пока нас не пригнали в Германию. Определили на работу в какие-то мастерские в подвале. Оттуда был выход в ограду, где проходили прогулки, и отдельный выход в казарму. Меж собой общения не допускали: если попался несколько раз, то расстрел. Поэтому каждый, как мог, незаметно для глаз, портил детали. Работали в две смены, до вечера и до утра. После работы я делал разные поделки, которые менял у обслуги и охраны на еду. А так кормили баландой…
Время шло. В апреле 1945 года нас освободили американцы. Конечно же, от них были предложения поменять жительство на другую страну, но у меня всегда была одна Родина – Россия. Почему-то советских военнопленных, которых освобождали американцы, в лагеря гулага не сажали: видимо, была международная договорённость… – Там же, только в Восточной Германии, меня передали нашим, где и определили дальнейшую службу.
Демобилизовался только в 1947 году. Думал, теперь пойду учиться, но в этом вопросе был стопор. Несколько лет в родном городе искал работу. В отделе кадров после просмотра документов мягко отказывали. Работал и в сапожной мастерской, и счетоводом. И всё же переехал в Забайкалье, где уже жили и работали сестра Галина и мама. В шахтёрском посёлке Букачача женился, родились две дочери, там пришлось работать кочегаром. В 1964 году с семьёй обосновался в Чите и с этого года работаю на нашем заводе. Вот такая моя жизнь, ребята».
Дядя Коля замолчал, и на какое-то время воцарилась тишина. «Николай Павлович, а ведь не каждому дана такая жизнь!» – произнёс дядя Ваня и крепко пожал его руку. И все похлопывали дядю Колю и жали ему руки. Я был очень рад за него, потому что он убедил всех работяг, что плен – это не предательство. И эти стихи Евгения Аграновича есть подтверждение рассказу.
Без вести пропавший
Жалко, что память – не книга,
Откуда можно вырвать страничку-другую.
Радость запомню, а горе забуду.
Нет, сорок первый
забыть не могу я.
Ротный писарь отпишет
Старикам и невесте,
Что в захваченном Бресте
Я пропащий без вести.
Не пришлось лечь в честном бою.
Я – в плену. Я – в чужом краю.
Я – в плену. Значит, не боец –
Не мертвец, но и не жилец.
Под тряпицею рваной
Кровь и пыль загустела,
Но не слышу я раны, –
Так душа изболела.
Над оградой колючей
Пулемёт караулит.
Не рвануться ли лучше
Под фашистские пули?
Нет у нас автомата,
Ни штыка, ни гранаты,
Но осталось оружье –
Наша братская дружба.
Пусть в плену я грызу траву.
Врёшь, Адольф, я ещё живу!
Нет, друзья, это не конец:
Не мертвец – стало быть – боец!
По всей России с такой судьбой сотни тысяч людей, простых тружеников, которые любили и любят свою Родину, трудились во благо ей. В 1980 году Николай Павлович Зимин руководством завода был переведён на созданный в шестом цехе ученический участок. Его технический склад ума позволил вместе со слесарем Ю.К. Изместьевым создать на участке всё для грамотного и безопасного обучения старшеклассников Центрального района Читы.
В честь Дня машиностроителя совет ветеранов машзавода поздравляет всех заводчан с праздником, желает всем здоровья и всех жизненных благ.
Также хочется поздравить семью Николая Павловича Зимина с праздником машиностроителей и сказать, что ваш папа, дедушка и прадедушка является примером в жизни для вас и для всех, с кем он работал и кого обучал.