Нищеброд

В полдень я села в плацкартный вагон скорого поезда Москва – Владивосток. На моём месте возле столика сидел интеллигентный молодой человек лет тридцати. В голубой рубашке, в синих зауженных джинсах и остроносых чёрных туфлях. Голова его была коротко стрижена, и только русый вихрастый чуб колечком обрамлял высокий лоб. Цвета узких глаз я не успела разглядеть. На моё приветствие он не ответил. Скользнул острым взглядом по моей фигуре, скривил полноватые губы и, слегка наклонив голову, отвернулся к окну.

Он собирался обедать. На столике стояла коробка вермишели «Доширак». На белой салфетке лежали хлеб и булочка. В фарфоровой кружке синего цвета с золочёной каёмочкой парил горячий кофе, издавая приятный запах.

Я решила парня не тревожить, сняла куртку и вязаную шапочку, положила на нижнюю полку и присела у прохода, поставив возле себя сумку. Напротив меня лежала пожилая женщина примерно моих лет, прикрывшись простынёй. Глаза её были открыты и смотрели задумчиво куда-то вдаль.

На верхней полке лежал белобрысый парень в синем нейлоновом трико и белой потёртой футболке не первой свежести. В ушах у него были наушники, в руках – простенький сотовый телефон. Очевидно, он слушал музыку. Сбоку за столиком сидели два мужчины кавказской национальности и дружелюбно разговаривали на своём языке.

Закончив трапезу, молодой человек убрал со стола, достал с верхней полки смартфон и, уютно устроившись возле столика, стал смотреть видео.

Я поняла, что он не собирается уступать мне моё законное место и попросила:

– Позвольте мне повесить одежду и расположиться на нижней полке.

Он свысока подозрительно посмотрел на меня. С большим нежеланием всё-таки пересел к проходу.

Обустроившись, я прильнула к окну. Там мелькали знакомые с юности пейзажи и сёла. Не счесть, сколько раз я проезжала эти места, будучи студенткой. Но тогда мелькали ухоженные дома с ярко крашенными голубыми окнами, зелёными палисадниками и воротами. Теперь же сёла выглядели уныло. Обгорела на солнце краска. Покосились заборы. Много стояло полуразрушенных, брошенных домов. Уезжает народ в город, чтобы там найти работу. Не стало колхозов, заросли поля бурьяном. На сопках чёрными пятнами выжжена тайга алчными лесорубами. Неуютно стало жить. Даже страшновато. Уверенные в завтрашним дне, мы не думали, что доживём до распада СССР, что будем жить при капитализме, что появятся бедные и богатые.

К нам подошла буфетчица в фирменном чепчике и фартуке, на тележке у неё лежала разная стряпня.

– Пирожки, булочки, пицца.

– Дорогая, а чебуреки у тебя есть? – чисто по-русски, с небольшим акцентом спросил кавказец.

– Нет.

– А пирожки с мясом есть?

– Да. Сколько вам надо?

– Два, дорогая.

– И мне тоже два дайте, – попросил белобрысый парень, спрыгивая с верхней полки. Коренастый, широкоплечий, с задорным взглядом синих глаз и застывшей улыбкой на лице, он протянул деньги буфетчице.

Купив пирожки, он присел на краюшек спального места женщины. Быстро их съел, встал, ухватился за верхнюю полку и рывком, мелькнув перед нашими глазами дырявыми чёрными носками, оказался на своём месте.

Молодой мужчина презрительно поглядел на него и сквозь зубы процедил:

– Нищеброд.

Насторожившись, я бросила взгляд на паренька. Слава Богу, он, кажется, не услышал оскорбительного слова. Кавказцы сверлили его взглядом, ожидая ответа этому подлецу, который невозмутимо продолжал смотреть видео. В воздухе повис сгусток негативной энергии и злобы. В вагоне стало душно. Я снова повернулась к окну в надежде вдохнуть свежего воздуха, но окна его не пропускали. С сожалением подумала, что теперь вот так же наглухо запечатаны сердца людей от доброты.

Людское общение заменили смартфоны, айфоны, компьютеры. Человек живёт сам по себе, в каком-то электронном коконе.

Женщина, лежащая напротив, встала, собрала постельные принадлежности, унесла проводнице. Вернувшись она вытащила из ниши две больших сумки, по-видимому, очень тяжёлых, потому как поднимала она их с большим трудом, и битком набитый целлофановый пакет.

Поезд стал сбавлять ход.

– Мужчины, пожалуйста, помогите мне унести сумки в тамбур, – обратилась она к кавказцам. Те, недоумевающе поглядели на женщину и сделали знак руками, дескать, по-русски не понимаем.

– Молодой человек, помогите.

Но он даже не оторвал взгляда от смартфона. Женщина вздохнула, взяла одну сумку за ручки и потащила волоком.

– Матушка, вам помочь? – спросил белобрысый парень, свесив голову с верхней полки и вынимая наушники из ушей.

– Да. Пожалуйста. Сумки тяжёлые.

Парень легко спрыгнул, натянул на ноги чёрные кроссовки, унёс сумки. Вернувшись, сел у окошка. Поезд затормозил. Юноша вдруг резко подпрыгнул:

– Ой! Да как же она с такими сумками выйдет из вагона-то? Они и вправду тяжёлые.

Он быстренько набросил на себя куртку, убежал.

Поезд стоял недолго, минут пять. Нижнее место никто не занял. Мужчина со смартфоном воспользовался: быстренько пересел, подложив под спину подушку, вытянул ноги.

Да… Красиво жить не запретишь. По всему видно – любит удобства интеллигент. Только душа у него гнилая.

Подошёл белобрысый парень, остановился возле столика и поглядел в окошко. Рядом с нашей попутчицей стоял здоровый мужчина. Глядя на нас, он плавно помахал, потом сжав пальцы, сделал толчок рукой. Так прощаются мужики с большими друзьями. Мой спутник ответил ему этим же жестом. В одночасье этот отзывчивый паренёк с добрым сердцем приобрёл себе друга, который в трудную минуту не оставит одного, тоже поможет. Если в душе человека порядочность и доброта – это очень богатый человек. Богат человечностью. Именно на таких людях держится матушка Россия.

Зинаида Лобачёва, Хушенга