В детстве мы всегда ходили на дни рождения дедушки Сани, это был дядя нашего отца, и его жены Марии Александровны, бабушки Маруси. Дед Саня на этих посиделках часто рассказывал нам о своём друге детства Проньке. Многое уже забылось, к сожалению, но что осталось в памяти, записала.
Раннее летнее утро. На траве серебристыми горошинами лежит роса. Несмотря на то, что солнце уже довольно высоко, роса ещё не высохла и холодит босые ноги.
Санька и Пронька с вечера договорились сходить с утра за земляникой в Кирпичную. Земляники там много, и она крупная и сладкая.
Друзьям по 10 лет. Санька довольно высокий, плотный и основательный. Он целенаправленно идёт к земляничным полянам. А Пронька рыжий, худенький, вертлявый. Не пропускает ни одну кочку.
А тут – пенёк! На пеньке змейка греется под солнышком ласковым, не жгучим ещё. Змейка маленькая, кожа на солнце медью отливает, свернулась колечком. Головку подняла, к солнцу тянет. Блаженствует!
Пронька пройти ну никак не мог. Не в его это характере. Прутик сломил и давай змейку дразнить. Терпела она недолго и как прыгнет, как пружина распрямилась. Пронька едва увернулся. Отскочил в сторону. Испугался. А змейка опять прыгнула. Пронька с рёвом наутёк. Оглянется, а она уже рядом. Свернётся колечком и выстрелит очередной прыжок. Так и гнала мальчишку до самой деревни. И Санька бежал следом: не бросать же друга.
В этот раз не набрали они земляники. Страху такого натерпелись. Не до ягоды было.
Утро. От лежащей на траве и деревьях росы по спине бегают холодные мурашки. Зябко. Саньке 14 лет. И его отправили с бабами в тайгу. Он везёт их за голубицей. Но большую часть пути они идут пешком. Потому что жалеют коня. Поэтому у парнишки ещё одна обязанность – защищать босоногих баб от змей. Он единственный в этой компании – в сапогах.
За очередным поворотом через дорогу лежит бревно. Но Санька идёт на разведку. На дороге спит огромная змея. Он осторожно обходит её по кругу и сваливает на её голову валун, лежащий выше. Пока змея билась в судорогах, они, нахлёстывая лошадь, пролетели мимо. Благо дорога мягкая и по траве укатанной позволяет ехать быстро и почти бесшумно.
За следующим поворотом опять змея через дорогу лежит. Поменьше первой, но всё равно большая.
Запомнил Санька эту поездку за ягодой на всю жизнь. Видно, очень боялся он этих змей, но и отказаться не мог, не принято было тогда ослушаться родителей.
Сейчас трудно себе представить, насколько изменился климат, да и природа за прошедшее столетие. Наша речка Олов из полноводной реки, по которой плавали на лодках, превратилась в речку-переплюйку. С болот исчезли юркие ящерицы. И о крупных змеях мы знаем только по рассказам стариков. Хотя как-то я читала заметку о большом змее, жившем в Кыринской тайге, которого боялись местные охотники. Потому что его добычей становились крупные звери. Он легко расправлялся с оленем…
Санька и Пронька – уже женихи. В свободное от работы время они срываются в соседние сёла на вечерние гуляния. Вот и сегодня выпросили у родителей лошадей и приехали в Кадаю – соседнее село.
Отношения с местными ребятами у оловских разные. То дружбу водят, то дерутся до крови. Но Проньку это не останавливает. Он мгновенно улетает, только пятки сверкнули.
Пока Санька привязывал лошадей и заботился о корме, со стороны села послышался шум и крики. Санька едва успел зайти за поскотину, как увидел несущегося на всех парах Проньку, а за ним – толпу мужиков со слегами. Пронька на ходу успел прокричать: «Саня, убегай!»
Но было уже поздно. Пронька исчез, прихватив лошадей. А Саньку окружила толпа. Надо сказать, что Санька был крупным парнем, высоким, грудь бочкой. И обладал огромной физической силой. Под его кулак боялись попасть: можно было остаться калекой. К тому же он был отменным бойцом и любителем кулачных боёв. Его ровесники вспоминали, что в драке он один мог раскидать десятерых.
…Но когда тебя бьют тяжёлыми слегами толпа мужиков, не только вырваться, но и выжить почти нереально.
Но он вырвался и смог уйти. Дохлынял кое-как до речки, постанывая от боли в помятых боках и слышит: «Саня, это ты?» Из кустов вылез Пронька: «Саня, я за тебя переживал!» А у Сани нет сил совсем, в голове мутится от боли. Тут уж Пронька подсуетился, помог ему взгромоздиться на коня. Вот так вот и погуляли.
Пронька был тот ещё проказник, непоседа и спорщик, постоянно влипавший в неприятные ситуации, но он разбавлял жизнь серьёзного Саньки своими проделками, наполняя её лёгкостью. И поэтому рассказывал о нём Саня всегда с улыбкой и помнил до самого своего последнего часа.
Это были необычные поколения. Их отличала глубочайшая любовь и привязанность к родной земле, которую они пронесли через всю свою нелёгкую жизнь. Она помогла им выжить, выстоять и победить. Пройти через войны, голод, холод, лишения, гонения и унижения. Разбросанные Гражданской войной и раскулачиванием по чужим углам, перед смертью они возвращались в родное село и часами сидели на лавочке. Прощаясь, жадно впитывали глазами всё, что так любили и что так безжалостно у них отобрали.
А потом уезжали, и вскоре приходило известие об их кончине…
Хорошо помню старика Цветушкина. Худощавый, в чёрной косоворотке, с пояском вокруг талии. В чёрных же штанах, заправленных в хромовые сапоги. Нам, молодым, он казался человеком другого времени – анахронизмом. Так же, как и другие старики, он целый день просидел на лавочке, отказываясь даже чай попить. Подходившим поздороваться землякам рассказывал, где были их поля и покосы. А вечером уехал. Вскоре пришла весточка и о его упокоении.
Таким был и наш родственник, брат нашей бабушки, Александр Перфильевич Ананьев, дед Саня. С возрастом он всё чаще вспоминал своего друга детства Проньку. Видимо, надеялся, что Пронька тоже приедет повидаться с родимой сторонкой, если прижился где-то в чужих краях. А на одной из последних встреч на дне рождения сказал: «Не увижу его больше. При его шебутном характере сгинул он, поди, ещё в Гражданскую».
Поздней осенью, уже тяжело больной, он собрался рано утром и ушёл из дома. Жене сказал: «Пойду прощаться». Его не было целый день, пришёл поздно вечером. Был он какой-то удивительно умиротворённый, с просветлевшим лицом. На вопрос, где был, ответил, что сидел на Бабайке. Это конусообразная сопка наверху села, в самом его начале. Она довольно крутая и взбираться на неё тяжело, зато видно все окрестности.
Попрощался. Всё посмотрел: и Ананьеву сопку, там была когда-то их заимка, и Чувашку – там стоял первый дом Ананьевых (род Ананьевых пришёл в Забайкалье из Чувашии) и Макарку – на этом месте стояла в былые времена водяная мельница одного из братьев Ананьевых. И поля, и сенокосы. И любимые места, с которыми связано столько воспоминаний.
А ушёл из жизни дед Саня по весне, когда зазвенели первые капели и воробьи купались в лужах.
Светлая им память и благодарность за бескорыстную, нерастраченную в тяжёлых невзгодах и преданную любовь к родной земле.
Татьяна Эпова,
г. Краснокаменск, фото Елены Сластиной
Нарочно не придумаешь
Ромка и марганцовка
Был у меня в детстве друг Ромка Муратов. Жил на нашей же Зелёной улице, только на другой её стороне и другом конце.
Однажды был он у меня в гостях. Я вышел на улицу, а он остался в избе. Немного погодя захожу в дом и что вижу?! Ромка стоит с лицом непонятного цвета, а из его глаз и носа ручьём текут слёзы и, извиняюсь, сопли! Что случилось?!
В кухне на серванте лежал пакетик с порошком перманганата калия, или, по-народному, марганцовки. Так вот он его понюхал! Естественно, в нос попало, да и в глаза, возможно. С чего вдруг вздумалось?! Не помню, чтобы в нашем советском детстве мы видели фильмы или читали книги, в которых люди нюхают какой-то порошок. В общем, как в поговорке: «Любопытной Варваре…» У той тоже, как и у Ромки, нос пострадал.
Читателей успокою – всё закончилось благополучно. Никакой посторонней помощи не потребовалось. Промыл нос и глаза, стал как новенький. Думаю, что свой урок он тогда получил. Нечего нюхать, чего ни попадя!
Юра, это боров!
Дело было в Копуни в 80-х годах прошлого века. Приболел у нас как-то боров. Крупный он был, упитанный. Вызвали ветеринара. Юра, совхозный ветеринар, пришёл на вызов изрядно навеселе. Пошли с отцом в «чушатник» осматривать пациента. Юра посмотрел взглядом внимательного и опытного эскулапа и резюмировал: «Наверное, супороса» (беременная свинья). Отец ему: «Юра! Это боров!»
Сделал Юра ещё попытку диагностировать, выявить, так сказать, недуг. Осмотрел больного, подходя к нему с разных сторон, то приседая, то смотря сверху, и… опять:
– Наверное, супороса!
– Юра-а-а! Это боров!
– Тогда дорезай!
Весёлыми воспоминаниями с земляками делился Андрей Кириллов,
Копунь – Сочи, фото автора и upload.wikimedia.org