Продолжение. Начало в № 43
Есть немного евреев. Среди русских некоторое число раскольников (raskolniks). Эти последние переселенцы прошлого столетия примечательны суровостью нравов. Они сохранили русский тип во всей его чистоте. Их узнают по одежде красного цвета. Женщины высокого роста и хорошо сложены; их грациозный костюм ещё более увеличивает их естественную красоту. Раскольники – сепаратисты, на манер английских квакеров. Они исповедуют почти те же догматы, как Русская православная церковь. Различия сводятся к внешним малозначащим деталям, в более строгой дисциплине и суеверным обычаям. Они иначе крестятся и запрещают курение табака. Им пришлось в прошлом выдержать множество преследований, в результате которых множество их было сослано. Нынче им только запрещено занятие общественных должностей. Полное число раскольников, рассеянных по Российской империи, оценивается в 400 тыс. человек.
Наши возницы все буряты, в большинстве молодые парни, почти дети. Как и русские, они невероятно ловко управляются с лошадьми без помощи кнута. Их кнут представляет очень короткую палочку с верёвочкой, которая не распускается на конце. Они почти им не пользуются, ограничиваясь их размахиванием в воздухе, побуждая лошадей голосом и жестами. Впрочем, их лошадки с вздыбленной гривой наподобие хохла между ушами, очень горячи в беге. Чтобы их остановить, достаточно произвести нечто вроде бормотания, что достигается продолжительным дрожанием губ.
Можно передать этот звук на письме: бррру, бррру. Чтобы ускорить лошадей, кучер кричит: хо, хо, хоо.
Едем быстро и хорошо, без всяких задержек. Ночь проводим в дороге, довольно свежо.
На следующий день с восьми утра жгучее солнце вынудило нас поднять откидную крышку. Дорога всё поднимается. Наш барометр-анероид показывает возрастание высот от 700, 800 и 900 метров. Встречается меньше жилья, полностью безлесная местность. Видны только бескрайние сероватые степи, где пасутся бесчисленные стада лошадей, коров и овец. Здесь нет ни одного верблюда, но, кажется, они есть немного к югу. Это животное ценится своей шерстью, которая достигает здесь, на холодных просторах, значительной длины.
До восьмой станции всё идёт прекрасно, мы проехали 200 вёрст за сутки: это очень удовлетворительный результат. Девятый прогон оказался злополучным: сначала ужасная буря с молниями, громом и дождём как из ведра. Более того, в деревне Погроминской, куда прибываем к пяти часам промокшими до костей, с болью удостоверяемся, что загорелась ступица в колесе от трения оси. Кузнец требует час и два рубля на временную починку. Это происшествие не слишком нас задержало, но досадно, что это заставило в пути снимать несколько раз это пострадавшее колесо, чтобы смазывать его жиром. Вот ещё сорок рублей дополнительных расходов на мой тарантас, и это ещё не всё. Если так будет продолжаться до Сретенска, меня это устроит как нельзя лучше. Но когда я вижу жалкий вид моего тарантаса и думаю об ужасных дорогах, где он должен проезжать, меня это нисколько не ободряет.
Жара и холод
Во всех этих деревнях ничего нельзя поесть. Путешественник, который не взял бы с собой провизию, должен был бы ограничить себя, питаясь только молоком. К счастью, мы взяли белого хлеба в Верхне-Удинске, и у меня остался ещё приличный кусок сыра – грюера, изготовленного в Москве, но купленного в Иркутске за 8 франков килограмм. В этой скотоводческой стороне, где я поминутно встречал бесчисленные стада коров, нельзя даже достать масла. Буряты не умеют его приготовлять, как и сыр, к которому они, как большинство азиатов, не имеют вкуса. У них огромные стада, но они употребляют совсем немного молока, да и то в свежем виде. Нельзя ли здесь на этом заняться коммерческими расчётами по производству?
Эта вторая ночь решительно холодна. Дорога всё больше и больше становится отвратительнее. Она идёт на высоте 1 километра.
На следующий день дорога стала ещё хуже. Нужны такие лошади, как у нас, и такие извозчики, как буряты, чтобы выбраться из подобных мест на перегонах в среднем от 32 до 36 километров.
Пейзаж сменился ещё один раз. Леса лиственниц, чернозёмье, пастбища, цветы на них напоминают мне пейзажи по иркутской дороге.
Эта область примечательна с гидрографической точки зрения. Перед нами вырисовывается цепь гор Станового хребта, восточный склон которого принадлежит к бассейну Амура. Ручьи, которые текут справа от нас, направляются в Енисей, ручьи налево текут в Лену. Линия водораздела между двумя реками разграничена нечётко; она часто неясна среди болот и прудов, образованных водами, стекающими с западного склона Станового хребта. Так мы только что проехали у истока Уды, устье которой я видел в Верхне-Удинске; ручей, который пересекает дорогу немного далее, течёт к северо-востоку, это Конда, которая впадает в Витим, приток Лены. Часом позднее, всё ещё на том же плато, рядом со станцией Беклемишевская, вырисовывается большое озеро, из которого вытекает река Хилок, приток Селенги. Мы то въезжаем, то выезжаем из одного бассейна в другой, не подозревая об этом.
В этой последней деревне, превосходно расположенной посреди великолепных прерий, где скот наполовину скрывается пышной растительностью злаковых растений, мы не можем добыть кружки молока, что до кваса, уже давно мы и не спрашиваем. На широких водных просторах по соседству не видно ни одной рыбацкой лодки.
Зимой на высокогорье выпадает так мало снега, что буряты оставляют там пастись свой скот и гонят его в долины, где сохранилась трава.
Если я страдал от холода этой ночью, зато после обеда жара была действительно тропическая. Новое мученье присоединилось к комарам: огромные слепни, почти размером с наших майских жуков, но подлиннее, набрасываются на наш тарантас и гонятся за нами. Никогда я не видел подобного количества. Несмотря на устроенное им ужасное побоище, число их непрестанно увеличивается. Эти насекомые появляются только на солнце, чем оно более обжигает, тем упорнее они нападают.
Препятствие
Пейзаж становится очень живописен. Дорога уже некоторое время углубляется в лес, поднимаясь всё выше и выше; она достигает перевала Станового хребта на высоте, которая, по моему барометру, должна быть 1200 метров, затем она быстро спускается на противоположный склон. У моего тарантаса в качестве тормоза конец верёвки, которым препятствуют вращению колёс. Весь огромный вес его давит на среднюю лошадь, ту, которая между оглобель. Много раз я видел, как отважное животное в подобных обстоятельствах упирается задом для удержания повозки в неодолимом скольжении вниз, и самого скользящего вниз, упираясь всеми четырьмя ногами на самых трудных местах. Когда ямщик замечает, что бедное животное уже без сил, он направляет повозку зигзагом по дороге или ищет рядом с дорогой место, более подходящее для опасных движений.
С этих высот раскрывается вид на весь горизонт степей, усыпанный округлыми озерками. Это огромная панорама, бесконечная, как океан, прекрасный зелёный цвет которого освещён солнцем, что не ожидаешь встретить в Сибири под восхитительно чистым небом.
На семнадцатой и последней станции нам было затруднительно получить лошадей. Мы потеряли там пару часов, после чего было решено дать себе отдых.
Вечер восхитителен. Мы несёмся во всю прыть и без толчков на ровной поверхности, покрытой мягким травяным ковром. Весёлый перезвон колокольчиков один нарушает тишину природы. Полосатые столбы – указатели вёрст – быстро исчезают за нами. Мы приближаемся к Чите. Всё, кажется, идёт к лучшему. Увы! Мы терпим неудачу в самом конце пути.
В тот самый момент, когда мы поздравляли себя со счастливым преодолением за двое с половиной суток 476 километров, отделяющих Верхне-Удинск от Читы, крестьянин, которого мы повстречали на дороге, сообщил нам плохую новость. Нам придётся пересечь вброд Читу, эту реку, приток Ингоды, вдоль обрывистых берегов её мы ехали некоторое время. Она сильно разлилась после последних дождей. Сомнительно, что мы можем её переехать.
Ночь темна. Я волнуюсь и ещё надеюсь. Вот первый мост, который мы переехали беспрепятственно. Затем большой остров. Тарантас останавливается на противоположном берегу; мы слышим грозный шум волн, которые несутся со скоростью потока и разбиваются с шумом о препятствие, которое в темноте мы не можем разглядеть. Тем временем ямщик распрягает лошадь, садится на неё и отправляется измерить глубину реки. Через несколько минут он возвращается, заявляя, что переезд совершенно невозможен.
Остров, куда нас забросила судьба, находится перед Читой: полдюжины домов создают на нём некое предместье города. Ямщик нам указывает на один, более приятного вида, чем другие, как место, где мы можем найти кров на ночь. Это не гостиница, это собственность простого жителя, но в Сибири путешественник, просящий гостеприимства, всегда уверен, что будет хорошо принят.
Мы стучимся в дверь, соседские собаки поднимают ужасный лай. Старушка открывает нам дверь и ведёт к хозяину дома, он совсем не проявляет нам свой плохой нрав за причинённое ему беспокойство в неподобающий час, немедленно встаёт и предоставляет в наше распоряжение большую, очень чистую комнату, но лишённую всякого подобия ложа. Для нас разжигается самовар. Мы заносим наш багаж и, выпив предложенное нам молоко с чаем, устраиваемся на полу для сна.
Продолжение следует…
Фото из группы «ВКонтакте» «Чита – фото из прошлого»