Взгляд иностранца
Иностранцы с Россией нередко воевали, а в пору мирного затишья – приглядывались: что за чудо такое – русский солдат? Отчего в «огне не горит и в воде не тонет»? Историк, публицист, посол Франции в России в 1835–1840 гг. барон Проспер Барант (полное имя Амабль Гийом Проспер Брюжьер де Барант) писал, что «нет в Европе ни одной армии, в которой бы смертность была так же высока, как в России». Однако и моральный дух, и готовность следовать судьбе беспримерны. Перевожу записи с французского. А вы уж решайте, что изменилось за две сотни лет.
Уверяют, что когда-то до половины, а по меньшей мере треть рекрутов умирали до момента, когда становились в солдатский строй. Конечно, нынче (1835 г. – Прим. перевод.) с этим лучше, но ещё далеко до того, чтобы начали заботиться в достаточной степени о жизни простых солдат. Долгие переходы по бесконечным просторам, смена всех привычек, строгость наказаний, недостаточность сносной пищи, может быть, влияние холода на голову, лишённую длинных и густых волос, казарменная теснота и неуют, отсутствие моральной поддержки, тоска по родной стороне, так часто свойственная малообщительным людям, пожившим в изоляции местных нравов. Вот обстоятельства, проявляющиеся в той или иной степени при всех комплектованиях армий, но в России несравненно сильнее, чем где-либо. Статистика это подтверждает: нет ни одной армии, в которой бы требовалось столько новобранцев для сохранения полной её численности; после того как смерть сделала первую сортировку, когда выжившие приобрели кое-какие солдатские навыки, смертность продолжает оставаться очень большой, и иначе быть не может.
Чтобы иметь такую большую армию, нужно иметь дёшево обходящегося казне солдата и заботиться о его благополучии: его жалованье так мало и недостаточно, к тому же из него делается много вычетов, что ему ничего не остаётся на мелкие радости, поддерживающие и вдохновляющие солдат других армий. Табак, водка, траты на какие-то дополнения к скромной пище почти для него неизвестны.
Говорят, что во время длительных переходов через снега, летом в пыльной степной жаре или под дождём по грязным дорогам центральной России русские войска имеют самый жалкий вид. Часто случается, что богатые помещики, по землям которых проходят войска, раздают солдатам хлеб и водку. Эта смиренная безропотность, более похожая на восточный фатализм, чем на христианскую покорность, придаёт русскому солдату столь восхищающую стойкость на поле битвы, которая не покидает его и в тяготах и лишениях обычной жизни. Он безропотно принимает и приказ, и пулю в грудь в сражении. Это совершенство повиновения не исходит от религиозного энтузиазма, он почитает икону своей роты, часто носит на себе образок, доверяясь его покровительству, благоговейно слушает полкового священника на литургии и читаемую его унтер-офицером молитву. Каждый предписанный ему религиозный долг он точно исполняет, как и всякое требование военной дисциплины.
Но как в армии, так и в стране священник не пользуется влиянием, он почти незначительная фигура. Он не разговаривает с людьми, не учит свою паству, его голос не воодушевляет. Можно сказать, что религиозное чувство солдата скорее относится к командующему офицеру, чем к священнику на богослужении. Глядя на это бесстрастное выражение лица, эти движения автомата, может показаться, что русский солдат повинуется неотвратимой власти высшего и божественного существа. В его пристальном взгляде невозможно прочитать какое-либо проявление независимой воли, размышление о полученном приказе.
– Иван, – сурово зовёт офицер. Иван идёт, замирает перед офицером неподвижным столбом, пятки вместе, руки по швам. – Возьми это письмо.
– Слушаюсь (Slouchayou – Повинуюсь).
– Отнеси его полковнику.
– Слушаюсь.
– Быстро, и вернись через час.
– Слушаюсь.
– Да, быстро же, понимаешь?
– Слушаюсь.
– Если не вернёшься вовремя, – 25 палок!
– Слушаюсь.
Вне службы любой солдат, увидев офицера даже за двадцать шагов от него, «делает фронт»: останавливается, поворачивается к нему лицом и по стойке «смирно» отдаёт честь. Каждую минуту видишь это на петербургских улицах. Одним из объяснений такой суровой и мелочной дисциплины является принцип, по которому в русской армии за проступки подчинённого отвечает и его начальник. Если солдат виновен, наказывается и его капитан. За вину офицера его полковник получает выговор и даже арестуется.
Совсем недавно при погребальном шествии, на которое император (Николай I) явился верхом, он увидел подразделение гвардейского полка со знаменем на неположенном месте строя. Он отправил под арест офицера и командира полка. Великий князь Михаил (брат императора. – Прим. перевод.) посчитал наказание несколько суровым для командира полка и непропорциональным по сравнению с прямым виновником. Тогда император отправил офицера в армейский полк, отчего тот потерял один ранг по службе. Я слышал о командирах, наказанных за то, что один из их солдат утонул, провалившись под лёд, будучи не на службе. Получалось, что жестокость начальника была тем непреклоннее и бдительнее, поскольку внушалась ему страхом пострадать самому.
Всё это так просто, так естественно, так соответствует всему общественному порядку в России, что отношения солдата и его начальников бывают проще и даже мягче, если речь не идёт о порядке подчинённости. В армии, как и в стране, «отцовское» проявление абсолютной власти. Офицеры и генералы называют солдат «ребятами» (rebyata).
В линейных войсках, где офицеры не принадлежат к богатой и франтоватой аристократии, между солдатами и их начальниками царит бόльшая непринуждённость в отношениях, нежели в любой из европейских армий. Бытуют совместные шутки и игры, иногда даже довольно грубоватого свойства в соответствии с русскими привычками. Рассказывают даже, что нередко офицеры позволяют себе усаживаться на скрещённые руки двух солдат, которые подбрасывают их в воздух, ловят и снова подкидывают как волан ракеткой, примерно похоже на то, как раскачивают у нас на одеяле.
Однажды император и граф Орлов завладели австрийским графом Палфи, который обычно позволял далеко идущие шутки, и принялись его подбрасывать подобным же образом. Игра эта показалось тому «слишком русской», австриец рассердился. На следующий день император прислал ему в подарок роскошную шубу, от которой граф не смог отказаться.
В общем, у русской армии есть все преимущества и недостатки слепого повиновения, лишённого всякого размышления. Конечно, военным людям лучше судить, теряет ли больше армия от этого, чем приобретает. В мирное время эти крайности самоотречения от размышления и произвол кажутся по крайней мере странными. Мне рассказывали, что во время большого наводнения 1824 года много постов, где стояли часовые и даже караульные помещения (гауптвахты), были залиты водой, и люди погибли, поскольку не получили приказа оставить свои посты. Слышал ещё о менее зловещем случае: летом на Марсовом поле, где происходят манёвры войск, поливают поле, чтобы прибить пыль, однажды видели солдат занятых этим делом во время проливного дождя.
***
Дурные примеры заразительны: сам видел, как клали асфальт в Чите в осенний дождь, перед которым ночью выпал тощий – в 1 см снежок, начавший таять!