Чем дымили наши деды на фронте?
В преддверии 23 Февраля повсюду в России вспоминают о долгих годах Отечественной войны, унёсших столько жизней, изуродовавших телесно и душевно оставшихся в живых её героев, о «радости со слезами на глазах», читают стихи («Ты помнишь, Алёша, дороги Смоленщины»), поют песни тех лет или слушают их в исполнении «тех ещё» певиц и певцов. Кто вспоминается? Леонид Утёсов, Клавдия Шульженко, Марк Бернес, Лидия Русланова… В этих песнях иногда проскальзывают часто незамеченными такие детали, что кажутся на первый взгляд банальными, но раскрывающие жизнь военных лет свежими подробностями для нынешних россиян.
«Об огнях-пожарищах, о друзьях-товарищах, – поёт Клавдия Шульженко, – … вспомню я пехоту, и родную роту, и тебя – за то, что ты дал мне закурить. Давай закурим, товарищ по одной, давай закурим, товарищ мой». Эту песню на стихи Ильи Френкеля начали петь в 1942 году. Но вот, казалось бы, что здесь необычного в том, что «ты дал мне закурить»? И в начале XXI века можно «стрельнуть» у приятеля, а то и у вовсе незнакомого человека сигарету и тут же у него прикурить. В чём проблема?
Это сейчас мои современники и в возрастающем числе современницы, желающие подставить подножку своему здоровью, но взбодриться, разрядиться посредством «заморского зелья», за которое драли ноздри в допетровские времена, имеют широчайший выбор табачных изделий: кури – не хочу.
А в войну было совсем не то. Народ в армии пробавлялся амерфортским табаком. Этот табак я упомянул для загадки читателям под стародавним названием. Это был знаменитый утешитель и отвлекатель от тяжких и иногда очень тоскливых будней на войне. Даю старую цитату из 1832 года. «Есть целые ряды табачных лавок в городе, где сыщите вы всё, что только относится к табаку, от янтарного мундштука и пенковой трубки, до кусочка труту и продажи амофорского табаку на 5 копеек». Ещё пример из 1848 года, он «теплее» будет: на рекламной странице «Вестника московской городской полиции» упоминается рядом с виргинским табаком «Мафорский беззольный».
Мафорский, амофорский и…
Быстрые разумом и на догадку забайкальцы уже прозрели и увидели, с чем их и поздравляю, что речь идёт о махорке, чего уж проще нет в табачном репертуаре. Только это слово претерпело в России сильное изменение в звучании: амерфортский – амофорский – мафорский – мафорка – махорка и даже махра.
Звук «Ф» был чужд звучанию русской речи, что и сказалось в народном произношении, где его и заменился более «родным» «Х». Загляните сейчас в словарь, даже самый краткий, – зайдёте ли вы исконно русское слово?! Это сейчас после наплыва иностранных слов народ давно не затрудняется в произношении «Ф» и даже в просторечии заменяет хулигана на фулюгана.
Если француза спросить, какое значение можно было бы извлечь из слова «амерфортский», он ответит: «Сильно горький» (амер., форт). Я добавил бы по-русски: «И большой убойной силы». В чём и убедился один мой товарищ студенческих лет, сидя на тележном колесе. Его подначили для смеха местные колхозники раза два-три затянуться. Что он и сделал, несколько позеленев и соскользнув с телеги наземь к вящему удовольствию местного населения. Хороший повод был повеселиться над горожанами-студентами, посланными «на картошку».
И вот этой-то махорки на фронте было мало: всего-навсего солдату полагалось на день её объёмом «в спичечный коробок». Поскольку могу ошибиться в некоторых деталях, то слово – фронтовику и знаменитому собирателю разных частушек (в том числе и с картинками) о житье-бытье А.Д. Волкову.
Махорка и… огниво
«Несколько слов о мелочах солдатского бытия, не описать их нельзя. Махорку солдатам давали, а со спичками – беда! Курили на фронте даже те, кто на «гражданке» не курил. Так вот и пришлось вернуться в каменный век и пользоваться кресалом. Устройство его таково: обломок напильника или кусок хорошей стали весом 100–200 г и кремневый камень побольше, так как его надо периодически скалывать, получая острую грань. Хороший кремень нелегко найти, и у каждого в вещмешке всегда есть запас таких кремней. Третья часть – фитиль (трут) делается так: берётся металлическая трубочка или спиленная винтовочная гильза, в неё продевается жгут из хлопчатобумажных или льняных ниток из солдатского ремня, пропитанных марганцовкой, для лучшего возгорания, и к одному концу жгута привязывают на проволочке пуговку.
Для добывания огня поступают так: за пуговку вытягивают из гильзы обугленный конец фитиля, в левую берут кремень с прижатым к нему трутом, а правой рукой, куском стали, высекают искру. Трут затлел – и прикуривай. А потом потяни за задний конец, спрячь тлеющий конец в трубочку до упора пуговки, где без доступа воздуха тление трута прекращается. При хорошем кремне, стали и сноровке трут загорается с одного удара. Но обычно этот процесс продолжается мучительно и долго.
Немцев сначала это забавляло, а потом они не упускали случая поиздеваться над нами: после бомбёжки сбросят кусок рельса, булыжник и кусок каната с издевательской запиской, вроде: «Оставшиеся перекурите, пока мы вернёмся!»
Кресало было такой же неотъемлемой принадлежностью солдат, как и ложка. Но ни в литературе, ни в кино об этом незаменимом предмете ни слова, ни намека. Не обходится без казусов: новичок сделает трут слабо двигающимся в трубке, и от доступа воздуха фитиль тлеет в трубке, а вырвавшись на волю, подпалит карман ватных брюк. У спящего выгорает столько, что и заплата не поможет. В госпитале с этим просто мучение. Заядлый лежачий курильщик как начнёт клацать своим плохим кресалом – всех перебудит».
Газету кинь!
Вот видите, какие манёвры приходилось совершать солдату, чтоб «он дал мне закурить», непростое это было дело и затратное: коробок махорки – разве это много? Вот и судите, стоило ли это помнить?!
Фронтовики, вернувшиеся домой, сохранили и многие фронтовые привычки, и в курении в том числе. Сам был свидетелем, но повторить их, пожалуй, не смогу. Будучи историком в сельской школе, естественно, не мог избежать политинформаций, что рано-рано поутру приходилось делать на конном дворе. Много в колхозе делалось на лошадях, в отчётах это называлось «конно-ручные работы».
А запахи там какие в помещении! На стенах на вбитых в брёвна кольях висят хомуты, уздечки и прочая сбруя, всё это пахнет сыромятной кожей, дёгтем. А над всем этим висит сизоватым облаком махорочный дым.
Мужики особым образом складывают маленькими прямоугольничками попавшую под руки газету, и получается готовый курительный набор, от которого они отрывают по мере надобности листики, насыпают эту махру, сворачивают, прислюнив губами. Вот вам и народная сигарета. Иногда делали «козью ножку» – французская штучка – она напоминает небольшую трубку из бумаги. В общем, дым коромыслом.
Вот так и продвигалось просвещение на конном дворе. Пока человек трудится, складывая прямоугольничками газету, что-то там углядит, может, и вопрос задаст. Но вообще-то политграмота страдала, поскольку партийное газетное слово, а оно, как помните, было агитатором и пропагандистом, гибло в сизоватом махорочном дыму. Как эта порочная практика проскользнула мимо идеологического отдела ВКП(б) и затем КПСС!? Ведь со времён Гражданской войны продолжалась она.
Припомнилась мне история с одним западным коммунистическим корреспондентом, летом ехавшим в скором поезде с сопровождающим несколько лет после Октября. Пролетая мимо полустанков, он постоянно слышал от мальчишек, стоявших на платформах, кричавших пассажирам одно слово: «Кингазе!» «Да что же это такое – кингазе?» – спросил он сопровождавшего переводчика. Оказалось, что это значит «кинь газету». Читателю уже ясно, что газету не для целей просвещения. А забыла партия, что до революции для курения была специальная и дешёвая махорочная бумага, глядишь, и партийное слово сохранялось бы в сознании широких народных масс.
Давай закурим, товарищ мой! Минздрав предупреждает…
Николай Епишкин,
Лексикограф, фото static.tunnel.ru и sun9-36.userapi.com