«На дальней станции сойду: трава – по пояс…» – это почти про нас. Вокруг селения – сопки, поросшие лесом, луга в июньских цветах, зелёные поляны с миллионами ярких звёздочек – одуванчиков. А каменистая говорливая речушка Алеурка, по берегам которой пышные заросли шиповника, вербы и черёмухи, была нашей верной подружкой. Дети собирались на её травянистом пологом берегу, ловили гольянов самодельными корчагами или банками, закрытыми металлической крышкой с дыркой посередине. Внутри банки – хлеб, приманка. И пока рыбки лакомились, мы, забыв о них, успевали искупаться несчётное количество раз и всегда до мурашек на теле и стука зубов. Потом, дрожа всем телом, грелись на жарком песочке с южной стороны бани. Проголодавшись, ели мангыр с хлебом. Толстые сочные стебли дикого лука росли здесь же, на пригорке.
И тут-то вспоминали о корчаге! Надо срочно чистить рыбу, иначе её вздует, и даже кошки не станут есть. А чистили так: держишь вертлявую рыбёшку двумя руками и ногтем большого пальца давишь на живот – он лопается. Промыл – и срочно жарить.
У каждого хозяина казармы, где жили семьи железнодорожников, на улице была своя кирпичная печка, рядом – стол, скамейка. Здесь и кашеварили. Взрослые нам не запрещали. Кладём улов на скворчащую маслом сковородку, немного погодя заливаем взбитыми яйцами, посыпаем солью и свежей зеленью. Ели все вместе, испытывая неописуемое удовольствие!
Насытившись, качались на качелях. Я старалась взлететь повыше, чтоб дух захватило. А косы, как два каната, летели следом, крепко ударяя по спине.
Всей одеждой летом были: сандалики, трусики, золотисто-оранжевый загар и соломенная шляпка. Когда мама расплетала мокрые косы, чтобы просушить их, получалось, что на мне ещё длинное «платье» из русых шёлковых волос, пахнущих полынью и речкой.
Ещё нам нравилось ходить на «волшебную» сопку, в её чародейский лес, где на северной стороне много валежника, огромных камней, поросших мелким серовато-зелёным узорчатым мхом. В жару там всегда прохладно. Пахло грибами и сыростью. Здесь должны жить Баба Яга или Кощей Бессмертный – не сомневаюсь, место уж очень подходящее.
Весной, удобно устроившись на валунах, как в креслах, жевали бутоны багула. Кусты высокие, но цветы бледноваты – видимо, не хватало солнечного света. Вкус кисло-сладкий. Мастерили гирлянды, нанизывая цветочки на тонкий гибкий прутик, бусы и длинные, висящие до плеч, серьги с петлёй, навешивая их на уши. Воображали друг перед другом, у кого лучше.
Бегали, как горные лани, прыгая с камня на камень. Частенько, придя домой, кое-кто из нас представал перед родителями с синяком, ссадиной или шишкой, но прислюнённый лист подорожника делал своё доброе дело. У меня ловко получалось, я словно летала, лишь чуть касаясь ногой поверхности валуна. Оттолкнувшись, касалась другого, и так следующий и следующий. Мой Ангел-хранитель предупреждал об опасности: сюда не ступи, здесь скользко, остановись – довольно. По гороскопу я – Коза. Козы аккуратны, умны, интеллигентны, чистоплотны, игривы и самостоятельны, но любят гулять по чужим огородам. Всё верно.
Наигравшись и отдохнув на валунах-диванах, шли на солнечную сторону сопки погреться и поесть клубней кудрявых саранок; они похожи на головки чеснока, только сладкие.
Крутой склон солнечной стороны сопки абсолютно не похож на северный. Здесь багула почти не было, кое-где возвышались лиственницы почему-то с кривыми стволами. Из-за крутизны склона стоять и ходить по нему трудно, поэтому старались ползать на четвереньках. Сидя или лёжа на боку, палкой выковыривали из сухой и сыпучей почвы луковицы сараны, чистили, а потом ели. «Одну луковку принесу маме, – решила я, – хотя… опять скажет, что мы вредительством занимаемся. Всё, что растёт на земле, плавает в воде, летает в воздухе, ползает, ходит, надо беречь, сохранять. Тогда планета наша будет здоровой, и люди тоже не будут болеть». Подумав, я соглашаюсь: пожалуй, она права.
А внизу стелилась разноцветная падь. Дальше гряды поросших лесом сопок. Ближние были зелёного цвета, потом тёмного, а ещё дальше – серо-голубого. На них лежало огромное синее небо, там отдыхали и грелись на солнышке, словно белые барашки, облака. Я бы тоже хотела так: спокойно и уютно лежать на пушистом облаке, будь оно чуть-чуть пониже, и сверху рассматривать красоты земли. И, заглядевшись на небо, представила, как это могло бы быть.
А между сопками не спеша виляла наша говорливая речка в дальние дали и становилась узенькой, чуть различимой полоской. На склонах сопки, похожей на двугорбого верблюда, много брусники, а у подножия её, в мелком кустарнике и россыпях камней – голубица. На противоположном берегу реки, что ближе к нам, – две колеи железной дороги, по которым время от времени, стуча на стыках рельс, мчались пассажирские поезда, и грохотали грузовые. Приветливый гудок тепловоза напоминал помахать пассажирам рукой, и они, улыбаясь, махали тоже. Радуясь, желали счастливого пути. «Как им сейчас хорошо! – завидовала я. – Едут куда-то, смотрят в окошечко, нас видят. А дальше уже что-то другое, новое. И я так хочу. В сентябре пойду в первый класс. Окончу школу, потом институт, стану взрослой и буду ездить по всей нашей огромной стране, смотреть новые города, интересные места, знакомиться с разными хорошими людьми».
Мне как-то сразу захотелось домой, чтобы рассказать об этом маме. Да и солнце палит, жара! Пахнет чабрецом, мятой. И я очень устала. Всё же вот эту крупненькую луковку сараны возьму для мамы…
Годы моего послевоенного детства, холодными долгими зимами, коротким и жарким летом со скоростью экспресса промчались по маленькому железнодорожному полустанку в шести тысячах километров от столицы нашей Родины – Москвы.
Вновь прощальный крик,
Даль далёкая,
Даль бескрайняя,
Синеокая.
Утро раннее,
Зорька ясная.
Песнь былинная.
Доля верная –
Журавлиная!
Ягод россыпи
Перелесками.
Ветви – косами
Да невестами!
Ветер ветки гнёт,
Обнимая их.
Птиц осенний лёт –
Вновь прощальный крик.
На лугах трава,
Словно золото.
Ни к чему слова –
Перемолото…