Женя-инженер

Александр Петров, п. Оловянная

Цикл «Ононские истории». От автора: «Оловянная и Ононск. Забайкальский завод ПТО и Оловяннинский откормочный совхоз. Здесь жили когда-то своей жизнью и работали люди, уверенные в завтрашнем дне. Но начались 90-е, и нет больше завода и совхоза, и нет той жизни. Осталась только память о том удивительном времени».

На вокзале в Оловянной попутной до Ононска ожидаемо не оказалось, да и понятно – ночь. Так что пять километров Женьке пришлось идти пешком по темноте. Посёлок спал, когда Женька наконец-то постучался в так знакомую дверь родительского дома. Внутри что-то зашуршало, и заспанный тихий материнский голос спросил:

– Кто это там?

– Мам, да это я! – ответил Женька и вместе со звуком открывающегося крючка снова услышал уже более громкий материнский голос:

– О, приехал!

Когда Женька зашёл в дом, там его уже встречали вместе с матерью проснувшиеся отец и три сестры. У всех во взгляде читался вопрос: «Ну?»

Женьке захотелось радостно закричать, даже подпрыгнуть, но вместо этого он как-то нерешительно выдавил из себя:

– Да, это…

Отец, не дав ему договорить, как-то обречённо оборвал его:

– Ладно, не переживай, осенью выучишься на шофёра, а весной – в армию. Ну, не получилось, так не получилось!

– Батя, да ты не понял меня. Вечно не даёшь договорить! Короче, вот, дали мне в институте документ, на, почитай, – и Женька протянул отцу бумажку, так называемый вызов.

Отец взял бумажку и стал читать вслух:

– Морозов Евгений Андреевич приказом номер таким-то зачисляется студентом на машиностроительный факультет Читинского политехнического института… – чтение его внезапно прервал оглушительный визг сестёр и радостное материнское «Слава богу».

Отец стоял и молча наблюдал за всем этим ликованием, и когда оно стихло, с удовольствием произнёс:

– Ну, чё сказать, молодец! – и добавил, обращаясь к матери: – Кормить-то парня будешь? Наверное, в городе совсем изголодался!

Мать было засуетилась, но Женька остановил её, очень хотелось спать.

Засыпая в своей уютной постели, Женька подумал: как хорошо, что где-то там далеко остались городская суета, беспокойная общежитская жизнь, а он дома, где так тихо и спокойно.

Проснулся Женька поздно, после обеда. В тепляке, куда он зашёл, за столом сидели отец и сосед Кеха Сергеев. На столе кроме еды перед ними стояло несколько бутылок водки, одна из которых была почти пуста. Оба были уже хорошие. Кеха, увидев вошедшего рослого Женьку, встал навстречу, вытянулся во весь свой полутораметровый рост, чтобы хоть как-то соответствовать, и, пожимая руку, торжественно произнёс:

– Мы в тебя верили, знали, что не подведёшь нашу улицу! Молодец! Так держать!

– А ты почему дома, вроде, должен быть на работе? – поинтересовался у отца Женька, когда Кеха снова сел за стол.

– Да Вандан Бабуевич отпустил меня с работы. Поздравил с твоим поступлением, а потом сказал: «Иди-ка ты, Гурьянович, домой, всё равно сегодня от тебя никакого толку не будет, да ещё и других сбаламутишь».

Отец взял бутылку и начал разливать водку по рюмкам:

– Чё, выпьешь с нами? – и получив отрицательный ответ, выпив с Кехой, вдруг вспомнил: – Помнишь, мамка моя покойница, твоя бабушка, бывало, всё говорила мне: «Не обижай, Андрюшка, Женьку, он у тебя анжинером будет». Как в воду глядела! Если бы была жива, вот бы порадовалась!

С удовольствием пообедав и немножко посидев для приличия с отцом и Кехой, Женька решил пройтись по Ононску, заглянуть к друзьям. На улице не было почти никого, только недалеко от клуба вертелась ватага мальчишек. Когда Женька прошёл мимо и повернул к клубу, он услышал, как кто-то из мальчишек бросил ему вслед:

– Ой! Женя-инженер!

Никого из друзей дома не оказалось. Все были на работе. Август. Сенокос. Уборочная.

Ещё какой-то год назад в это же время, будучи учеником, на каникулах Женька тоже вкалывал, как говорится, от зари и до зари, а сейчас он вдруг остро, с грустью осознал, что, наверное, уже навсегда выпал из ритма такой родной, привычной, деревенской жизни. И ему почему-то сразу вспомнилось, как в деканате на зачислении, посмотрев его данные, декан, как бы в шутку, заметил:

– Значит, решили из деревни в город перебраться? Профессия-то у нас сугубо городская!

Только вечером, по дороге в клуб, Женька всё-таки встретил одноклассницу Лену, которая, увидев его, очень обрадовалась:

– Ой, Женя, привет! Как я за тебя рада! Поздравляю! Я всегда знала, что ты поступишь в институт!

– Привет, Лена! Спасибо! Ну а ты-то как? Чем занимаешься?

– Да я что? В школьной столовой буду работать, способностей к наукам, как у тебя, у меня нет.

– А как остальные с нашего класса? Расскажи, кто где устроился?

– Ну, Наташка в «политен» с тобой на строительный поступила, Таня – на физмат в «пед», Серёга поступил в военное, вот и всё. Остальные, кто остался здесь, устроились кто куда, работают.

Сказав это, Лена сразу как-то сникла, потому что сидевшая на лавочке на другой стороне улицы компания женщин повернула в их сторону головы. Поздоровавшись с женщинами, Женька с Леной поспешили в клуб.

– Во! Уже приклеилась к Женьке! Вчера только с Серёгой-морячком крутилась, а сегодня уже замена, – проводив взглядам молодёжь, прокомментировала увиденное бабка Вера, или попросту Коновалиха.

– Да! У нынешней молодёжи всё легко и просто делается, – поддержала её библиотекарша Галина Ивановна. – А Женька-то какой молодец! Интересно, в чью породу он пошёл такой башковитый?

– В Морозовской породе вроде нет таких грамотных, кто бы окончил институт или хотя бы техникум. У них вроде все шофёры, трактористы, скотники, рабочие… – пыталась вспомнить Коновалиха.

– И у матери-то, Натальи, по Калининской породе тоже вроде все из простых, – задумчиво отметила Галина Ивановна.

– Да чё тут думать! Конечно же, он в Морозовскую породу пошёл, – авторитетно вступила в разговор молчавшая до сих пор продавщица Тоня, которая знала всё и обо всех. – Вспомните, у отца-то, Андрея, есть брат Ванька. Это сейчас он работает шофёром, а раньше-то он и завхозом работал, и несколько раз его рабочкомом избирали, и это с семью-то классами образования! Женька определённо пошёл в Морозовскую породу!

Возражать убедительным аргументам Тони было нечем, и все с ней согласились.