Из писем Михаила Зензинова о зимнем Нерчинске 1846 года
Прозябая в своё время в столицах и охотясь за галлицизмами, набрёл я в широкоформатном журнале «Иллюстрация» 1846–1848 гг. на письма Михаила Андреевича Зензинова – старого местного краеведа. Я их худо-бедно скопировал, хотя и не чувствовал тогда особенной страсти к Забайкалью. Несколько лет назад послал их Литвинцеву в Нерчинск (заместителю директора Нерчинского краеведческого музея. – Прим. ред.). Тот ответил с благодарностью и сказал, что три письма ему не были известны. В этих письмах знаменитого краеведа любопытны путевые заметки и описания зимних праздников. Орфография по возможности сохранена.
«Кому из образованных, умных читателей «Иллюстрации», дающей – спасибо ей, – широкое место на своих страницах, безусловно красивейших из всех русских изданий, – своему родному, не интересно будет знать, что делают в Нерчинске?
В этом, на 7100 вёрст отдалённом от столицы юго-восточном уголке неизмеримой Сибири? Как там, например, проводят святки, какие там обычаи, нравы, существует ли какой-либо род танцев в высшем круге, доступна ли столь отдалённому месту какая-нибудь цивилизация, лежит ли на обществе хоть какой-нибудь отпечаток европейской образованности? Что может быть нерчинское общество; есть в нём люди или, пожалуй, хоть львы, а между прекрасным полом – львицы, царицы праздников??
Всё это право курьёзно, любопытно; но главное для многих будет радостно, что образованность, общественность давным-давно и сюда проникли, давно уже они и здесь царствуют со всеми неизменными своими спутниками-атрибутами. Если прибавить удивительное здешнее радушие, этот особенный, отличительный элемент жителей всей Сибири, то вы, столичные, пожалуй, не поверите.
Так как говорить о всём было бы много, то на первый раз я сообщу кое-что о святках в Нерчинске, лёгкий образ, по которому вы всё-таки узнаете картину.
Первый день Рождества в Нерчинске, как и всюду, посвящён поздравлениям. Вечером дамы и мужчины собираются к начальнику округа. В этот первый день танцев не бывает: составляются партии бостона, преферанса, виста; но сидят недолго. Это не считается большим привычным у начальника собранием: приезжают без зва (зова? – Прим. ред.), чтобы поздравить и провести в беседе первый день праздника. Лица сменяются, немногие остаются до закуски. Всё кончается часу в первом за полночь.
На второй день у кого-нибудь бывает уже настоящий вечер, по зову. В доме чиновника или гражданина собираются все, кто входит в круг лучшаго общества, а круг этот не мал: можете смело считать до 60 человек обоих полов. Такое число в небольшом городе доказывает желание и склонность сближаться; семейные являются с семействами, привозят и небольших детей, характер радушия и семейственности преобладает.
В этот второй день праздника начинаются танцы, а потому лучшая молодёжь хорошаго круга здесь на лице. Нерчинския молодыя дамы и девицы, особенно танцующия, одеты со вкусом, который, поверьте, не уступит вашему, и милы… Приезжайте, сами убедитесь. Трудно поверить, чтобы в такой глуши, в такой дали, в Сибири, можно было найти прекрасное…
Мало ли чему у вас не верят, мало ли чего у нас не знают. Нерчинск может гордиться своим прекрасным полом. Многия из наших молодых дам, без всякаго преувеличения, очаровательны; многия из девиц истинно прелестны: кого природа наделила милою наружностью, грациею, любезностью, та и на краю света, в близи льдов Океана, не утратит этих достоинств.
«Что, – скажут нам, – наружность без образованности: а у вас в Нерчинске нет даже и заведений для воспитания девиц; где же приобресть им познания, грацию, ловкость в обращении?» Так; но разве все без изъятия родятся и умирают в Нерчинске, и никто от века не заглядывает в него? Разве всеобщественность ничего не значит? Разве журналы и целыя груды всякаго рода изданий, получаемыя здесь издавна и постоянно почти всеми: разве библиотеки, основанныя здесь с 1820 года, ничего не значат?
Может быть, здесь, в Нерчинске, в отсутствии тысячеобразных треволнений света, шумных, сбивающих разсеяний, часто опасных увлечений, всё становится вдвое питательнее; образовать себя дельно, приготовить для семейства, для общества и для жизни, приятно и полезно, поразмыслить о многом, о чём не мыслят за недосугом большаго города. Может быть, говорю я, всё это здесь удобнее. Тут жизнь стремится не так, чтоб не оставить по себе решительно никакого следа: нет, здесь она жизнь более тихая, нежели шумная, более семейная, с радостями, более прочными чем пустозвонными и мишурно-блестящими.
Итак, во второй день праздника бывает полное собрание, оканчивающееся уже позже за полночь после богатаго ужина. Прочие дни посвящены визитам, свиданиям в разные часы; иногда в одно время сберутся к кому-либо многие, и в этом безпрерывном обмене, в этой общественности проходят по утрам праздников до самаго новаго года (оставляем вариант М.А. Зензинова – со строчной буквы. – Прим. ред.).
Вечером собираются по очереди в общия собрания, где или танцуют или беседуют и играют в карты; иногда заводят святочныя игры и без стеснения веселятся от души: радушие, простота составляют настоящие элементы этих собраний. Близкое знание друг друга, знакомства чисто дружественныя, родство, приязнь, благорасположенность, соединяют здесь всех как бы в одно общее семейство: из этого понятно, что сердечная весёлость и удовольствие – чистое суть обыкновенные спутники наших собраний. Все приезжают домой довольные.
Так ли бывает у вас? Танцы начинаются французскою кадрилью и оканчиваются далеко за полночь мазуркою; танцуют пар по 6–8 и более. О дамах в Нерчинске, о их нарядах, о вкусе, о красоте, о том, есть ли между ними звёзды первой величины, блестящия умом и красотою… о всём этом могу всеутвердительно уверять вас, что и у нас есть порхающия Психеи, Клеопатры, Грации, обворожительныя Миньоны; есть соединяющия в себе таинственную прелесть наружности, остроту и гибкость ума, ловкость птички с речью сладкою, как сот, подобною фейерверку, столь же блестящею, звучною, картинною, также сыплющей искры… Вы же, кажется, когда-то говорили: у Бога везде всяких людей довольно, – истинная истина. Тот крайне неопытен, кто глядя на кого-бы то ни было, думает или говорит: другаго, другой – нет на свете.
Женщина решительно нигде не изменила своей натуре, всегда нежной и любящей, и чувствительной, и доброй. Творец дал ей прекрасную наружность, как облик внутренней красоты души ея. Кто виноват, если она уклонится от своей природы, от своего назначения? Она сама одна, конечно; но и место и местная жизнь и местные нравы, понятия, внутренния исповедения, наружныя околичности, окружающие примеры тут крайне важны. Общества слишком развитыя, видя в женщина женщин только, не редко вовсе забывают, что оне наши матери, супруги, дочери, сестры… что ими всё живёт, что оне во всём отражаются… В Нерчинске этого не забыли.
До самаго Крещения длятся весёлые вечера, одно за другим идут очередныя собрания. Дамы нередко являются в русском народном костюме: в сарафанах, кокошниках, с буклями; мило было видеть в новый год на вечере у начальника, как шесть молодых дам и девиц танцовали в этих прекрасных русских костюмах. В прежние годы на святках костюмировались более, являлись национальные наряды, богини дня и ночи и пр.; существовал даже театр, и любители играли в нём хорошо, а некоторые даже превосходно.
Наши нерчинские львы, скромные молодые люди, – поколение, ещё не богатое опытами жизни, наполненное надежд и энергии своего возраста.
Пройдут праздники, окончатся собрания, и жизнь в Нерчинске снова потечёт тихая, без шума, но не скучная; потому что здесь счастье и радость не в шуме и вечном себязабвении и тщеславии; каждый предастся своим занятиям, и зима пройдёт неприметно. Наступит весна, зазеленеют лес и горы, и любители летних прогулок найдут новое удовольствие на берегах Нерчи и Шильки; в прохладных тенях деревьев, в окрестностях города, они подметят первую распустившуюся лилию, подслушают страстныя трели даурскаго соловья и врежут в память глубоко эти невинныя заметки спокойной жизни.
Так счастливы мы здесь, в Нерчинске, в этом отдалённом крае. Так добра, тиха, душе не тяжка, привольна сфера, в которой многие здесь возникают, расцветают, действуют и угасают.
Ввечеру на новый год бывает собрание у начальника округа. Тут можно видеть весь лучший круг; общество это сообщительно, приветливо, радушно; прекрасный пол отличается скромностью, доброю, простою приветливостью; пересудов, пересмешек, столь горько свойственных маленьким провинциальным городкам, здесь нет и тени. Всё умно, скромно, прилично. Весь этот круг составляет будто одно общее семейство; в нём все и всё на своем месте, а потому доброе согласие, любовь и уважение друг к другу, – что, увы! так редко, – царствует во всякое время.
Успокойтесь, если всего этого вам мало, наряды дам решительно теже, что в столицах, и теже названья их; всякая почта привозит вам моды, и в этом не отстают ни на волос, – смею уверить, надеюсь, что теперь вы совсем спокойны на счёт Нерчинска?..»
К слову
Ёлка, свечи, пряники
Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона (1894 г.) напоминает, что «ёлка – обычай северных стран Западной Европы, распространившийся и в России. Помещаемая в жильё во время рождественных праздников, небольших размеров ель изображает неувядаемую благостыню Божию. Ёлка, освещённая сверху до низу множеством восковых свечей, увешанная разными лакомствами и подарками для детей, составляет существенную принадлежность семейнаго праздника».
А вот у меня была в детстве такая дома. «Сколько на ёлочке шариков цветных, розовых пряников, шишек золотых». Вот именно – розовые пряники были, яблоки и конфеты. Как-то мы ныне не ощущаем, что пряники связаны со словом «пряности». А уж тем более не знаем, что первые пряники были имбирные. А имбирь… Умолкаю. Сейчас – про ёлочку. В давние времена ёлка и вовсе была предназначена для «разграбления» детьми. Вспоминаю Ваньку, который писал письмо «на деревню дедушке Константин Макарычу», где среди прочего просил сохранить для него то ли шишку, то ли орех с барской ёлки, куда приглашали и деревенских детей. Подарки именные под ёлкой. Помните, у Зощенко из-за яблок и пастилок чуть не подрались Лёлька с Минькой. А жаль, что ныне ёлка несъедобная! Но дома-то можно сделать и сейчас. Только со свечами, возможно, не стоит ставить исторические эксперименты.